АЛЕКСАНДР САВЕРСКИЙ     К  Р  О  В  Ь Все персонажи и события в этой книге вымышлены, но я не уверен в том, что они не происходили, не произойдут или не происходят в настоящее время.

ПРЕДИСЛОВИЕ - Эта кровь мертва, Отец! - Что ж, она сделала свое дело. Новый Хранитель заинтересован? - Да, и кровь врагов возмущена. - Проследите за женской кровью. Соедините ее с кровью нового Хранителя. Их ребенок нам понадобится. - Наши холодные братья тоже активны.

- Отработанный материал. Они сыты и не могут вместить больше. Отпустите их ко мне.

- И еще, Отец

- Да?!

- Грань между мирами стирается. Давление людей и ангелов на печати слишком сильно.

- Вот как?! Значит, пора! Готовьте ритуал разрыва кольца

Через жертвы и надрезы вен, через шприцы и пробирки, упакованная в пакеты и просто потоками - по всей Земле бушует кровь человеческая.

Вялая и агрессивная, тяжелая и легкая на подъем, здоровая и больная, живая и мертвая - течет она заповедными путями к тем, кто управляет через нее нашими жизнями.

Хранилища таят всевозможные комбинации человеческих генов, и кто из нас лидер, а кто жертва - все предписано в общем резервуаре крови, где частицы ее - мы! - бьют друг друга и любят, надеются и ждут, живут и умирают.

И то, что не дано предугадать нам, моделируется здесь веками и тысячелетиями.

Мы следим за своим организмом, но кто-то приглядывает и за другим организмом, имя которому "Человечество".

                                  Часть 1

                   1.

Часы загудели, заскрипели и начали монотонно отсчитывать хрипы. Я остановился и посмотрел на них, с трудом соображая, сколько же они показывают. Наконец, дошло - двенадцать

Значит, уже три часа нервным шагом я измеряю диагональ своей гостиной, пытаясь навесить ярлыки обуревавшим меня чувствам. Возмущение, боль утраты, страх, желание отомстить - все смешалось в один ядовитый клубок. В последние дни я начал было успокаиваться, и, если бы не сегодняшнее письмо, так бы все и замерло: Костя повис бы на задворках моей памяти яркой болевой точкой. Если бы не письмо

Я взял пачку облегченного "Мальборо" и автоматически поискал там сигарету. Кончились Когда нервничаю, очень много курю. Распотрошив целлофан, открыл уже вторую за вечер и прикурил.

Упал в кресло, дотянулся до лежащего на столе листка бумаги и начал читать письмо уже в десятый раз. Чего я там искал - не знаю! Просто письмо это было последним для человека его написавшего, а человек этот был моим лучшим другом, и в его строках, в его почерке я пытался ощутить, что он чувствовал в предпоследний день своей жизни, о чем мечтал, на что надеялся.

"Лешка, привет.

Вот докатился. Пишу своему лучшему другу. Но, надеюсь, ты поймешь - почему, когда прочтешь это.

Ты знаешь меня давно, и для тебя не будет новостью, что я всегда искал свою сенсацию, и, кажется, нашел".

Я представил себе его добродушное, легко отзывающееся на улыбку лицо. Мы дружили около десяти лет: вместе учились, потом работали. Он был оператором, я - репортером, и до сих пор остаюсь им. Да, я остаюсь, а вот Костя

"Может, ты помнишь, месяц назад мы снимали материал о донорах, и я, когда мы ехали в Останкино, даже спросил тебя: интересно, мол, а куда девается все это количество крови?"

Конечно, я помнил об этом и даже пытался найти ответ на этот вопрос. Дело, собственно, было в том, что в России зарегистрировано четыре миллиона доноров. Признаться, во время репортажа я не обратил на это никакого внимания - статистика и статистика. А вот Костя заметил, и мы стали считать. Вот тогда-то мне и стало не по себе.

Очень грубо, в уме, мы прикинули, что если каждый из доноров хотя бы два раза в год сдает дозу, то есть четыреста пятьдесят грамм, то получается больше трех с половиной миллионов литров в год или триста тонн в месяц только в России. А в мире и того интереснее: собирается восемьдесят один миллион доз в год ... три тысячи тонн в месяц... Я попытался наглядно себе это представить, - "всего-то" пятьдесят цистерн, то есть железнодорожный состав настоящей, может быть, даже теплой еще человеческой крови в месяц. Но граждане хорошие, ведь это же не нефть.

Удивила тогда и противоречивость информации: часть главных врачей говорила, что кровь некуда девать, и только некоторые из них – те, что повыше рангом и ближе к политике, говорили, что мало... всего и всегда мало.

Позже, когда мы узнали, что кровь платных доноров не используется для пациентов, стало еще интересней.

"Для больных, - сказал нам один главврач, - нуждающихся в переливании, кровь принимается только от добровольцев. Куда девается кровь платных доноров, я вам сказать не могу".

И теперь, перечитывая очень важное для меня письмо, я уже не сомневался в причине гибели своего друга. Один из фээсбэшников сказал мне жестко, хотя и был моим давним приятелем:

- Есть три опасные вещи, о которых ты знаешь: оружие, наркотики и политика. Запомни четвертую, о которой никто ничего даже (!) не знает, потому что она опаснее всех. Это платное донорство. Хочешь жить - не лезь!

Я и не полез, и не только потому, что испугался, а просто потому, что не успел, не было времени. Кровь, кровь, сдалась она тебе? Эх, Костик

"Так вот, я понял очень скоро, что это действительно сенсация. Было что-то странное в психологии людей, у которых я интересовался этим вопросом. Они либо боялись, либо ничего не знали, но объединяло их одно: они органически не хотели об этом говорить, будто строжайшее табу лежит на этой теме. Причем табу генетическое, а не объективное, какой-то внутренний запрет. Помнишь, мы с тобой удивлялись: почему даже у тебя, готовившего материал, не возникло вопроса о собираемых объемах? Так почти со всеми. Никто не способен анализировать. Поэтому у меня ощущение первооткрывателя".

Две недели прошло. Милиция так ничего и не нашла, как обычно, или не хотела искать. А ведь убийство было наглым и заказным. Две пули в голову. Не потрудились даже автокатастрофу организовать. Ненавижу!

Конечно, не боги мы и не всесильны, но на выплеск-то ярости я имею право?!

"Наверное, мне просто повезло. Я вышел на людей, которые покупают кровь у донорских центров. Это небольшая, но очень влиятельная организация с огромными деньгами. Я уже знаю, что все происходит на государственном уровне. Босс - небезызвестный тебе Лаврентьев И.Ю.

Послезавтра мне обещают встречу с главой фирмы. Ты тоже о нем слышал - Кольский Е.Д.

У меня только два вопроса к нему: откуда берутся деньги для доноров и зачем нужно столько крови?

И все же что-то меня тревожит. Может, это тема нервная, но я еще не видел на нашем с тобой журналистском пути такого количества замков. Лихорадит меня, возбуждение какое-то, а в таком состоянии многого не замечаешь.

Вот я и решил подстраховаться - написать тебе. Впрочем, если ты письмо получил, вероятнее всего, меня уже нет в живых. Печальное обстоятельство.

Но ты прости, что я все сам. Это должен быть мой материал. И я его получу!

Надеюсь, ты этого письма никогда не прочтешь.

Салют,

твой Костя.

P.S. Письмо оставил у нашей почтальонши. Дал ей сто рублей и попросил отправить адресату, если не появлюсь через десять дней".

Сам, сам. Всего два вопроса. А их и было-то всего два.

Лаврентьев - Вице-премьер Правительства. Кольский, Кольский

Благообразный старикан с острыми глазками и вкрадчивыми манерами. Встречал его на каком-то банкете и запомнил как масона. Уж очень сильно напоминал он мне масона. Не знаю почему.

Что ж, теперь и меня лихорадило. Смерть Кости, да и собственная жизнь, показались мне пылинкой в огромной и страшной мировой машине, переливающей куда-то человеческую кровь. Зачем? Куда?

Бордовые шторы всколыхнулись, подхваченные ветром, и мне померещилось на миг, будто они - часть безбрежного кровавого потока, текущего в пасть чудовища, имя которому "Земля".

В голове пустота. Что-то навалилось на нее всем прессом. Ответственность? Не люблю я чужих проблем, но смерть Кости требовала прозрачности, и я уже понимал, что никакая обескураженность от его внезапной гибели, никакой страх перед сволочами, сметавшими со своего пути людей, не остановят меня!

Нужны были только якоря, тылы, за которые можно было зацепиться, спрятаться, вернуться, если ступишь слишком далеко на вражеский материк. Вариантов было немного.

Я глянул на часы и понял, что предпринимать что-либо ночью бессмысленно. Включив телевизор, тупо уставился в экран. Пьер Ришар шел на дело в черном ботинке, однако это все, что я увидел. Мысли мои уже невозможно было остановить.

                                                      2.

Ветер Небес внимательно следил за мощным полетом кондора, зависшего над ущельем. "Вот, - думал он, - отчего птицы летают без всяких устройств, а человек должен пройти Бог весть какую эволюцию, чтобы подняться в небо, да и то лишь при помощи машин. Разве это справедливо?"

Кондор выследил кого-то и рухнул, скрывшись за холмами.

"Вот так и обрывается все. Тысячелетиями ползет человек вверх, учится летать, а потом - клац! - и нет человека. Начинай все сначала. Какой в этом смысл?"

- Уважаемый! - раздался звонкий голос над ухом философа.

Удержавшись от того, чтобы вздрогнуть, Ветер Небес обернулся. Юный сын Морского Острова и Лазурной Дали пританцовывал от нетерпения, ожидая, пока старший не обратит на него свой взгляд.

- Говори, Лазурный Остров.

- Покоритель Ангелов призывает тебя.

- Иду.

Оглядев еще раз холмы, Ветер стал на ноги и обернулся к городу.

Высокие пирамидальные сооружения притягивали взгляд, возвышаясь невдалеке и образуя каре, внутри которого размещалось еще несколько величественных сооружений, включая и главное - Цех Реинкарнации. Свыше ста метров в высоту, он отличался особой монументальностью и цветом - цветом крови. Ученики Ветра частенько подмазывали его охрой, когда она осыпалась.

Жилая часть города была разбросана с другой стороны завода и ограждалась от него высокой каменной стеной, под которой мерно плескалась вода, наполнявшая ров.

Ветер неодобрительно покачал головой и, поправив свою накидку, направился к ближайшему мосту. Добравшись до Цеха Пробуждения, он увидел редкое зрелище. Главный Жрец, монотонно раскачиваясь, выпевал Песнь Будущего. Перед ним, окаменев, стояла группа юношей и девушек, в которых Ветер узнал детей высокопоставленных чиновников Империи.

"Какая честь", - хмыкнул он про себя.

Жрец замолчал, а в ответ со всех сторон полилась музыка. В ритм ей по стенам бежали всполохи разнообразных цветов, сгустившиеся в человеческие фигуры небесной красоты. Они что-то шептали и звали к себе, улыбались и убеждали.

Ветер знал, что подобные видения появляются в результате устройства цеха. Он весь был большим духовым и световым инструментом, преломлявшим звуки ветра и дневной свет в подобие космической фуги. При необходимости все это могло заменяться мощными вентиляторами и прожекторами. Однако столь сложная технология была бы пустой затеей, не овладей человечество искусством взаимодействия с Тонким Миром ангелов. И теперь, когда начиналась церемония, в ней участвовали и тонкие существа параллельного дружественного мира.

Впрочем, знание процесса мало помогло Ветру и в этот раз. Сознание неудержимо потянулось в водоворот ритма. И уже казалось человеку, что окружает его идиллия всеобщего единства и сознания. Кто-то вещал то, что было сокровенной частицей его души. Он видел, как мечта превращается в реальность, что она уже есть, ощутимая, дерзкая, родная.

Его тронули за локоть.

- Ветер Небес, - раздался тихий голос Проводника Душ, - Покоритель Ангелов просит тебя об одной услуге.

- Слушаю, - Ветер сделал усилие, пытаясь вырвать себя из мира иллюзий.

- Ты знаешь, что нас ждет...

Ветер пожал плечами в ответ на это полуутверждение-полувопрос, и собеседник поспешил его успокоить:

- Нам известно о твоем отношении к Исходу, и мы не даем тебе заданий, которых ты не желаешь, не так ли?

- Так.

- Однако ты умеешь то, чего другие не могут, - жрец сделал многозначительное лицо. - Я говорю об умении рисовать на камне.

- Чего же хочет от меня Покоритель Ангелов?

- Мы хотим, чтобы ты запечатлел наши технологические процессы для потомков.

- Зачем? - Ветер был почти что разгневан. Заявление жреца взвинтило все, что он до сих пор сдерживал в себе. - Вы что, хотите, чтобы и потомки пошли по нашему пути?

- Мы хотим, чтобы они знали о наших достижениях и ошибках.

- Но ведь это гордыня!

Глаза собеседника ушли в землю, плечи опустились:

- Я передаю то, что решил Совет Исхода.

- Ты же говорил о Покорителе Ангелов.

- Да, но мы не определили, кто именно будет осуществлять этот проект, и я обращаюсь к тебе первому. Ты пишешь на камне лучше других.

- Я подумаю.

Ветер Небес отошел. Этого человека пожилого возраста он не любил. Тихий, вкрадчивый голос Проводника Душ затягивал, как водоворот, но молодой Ветер знал, что слушать его нельзя. Тот пытался вырвать человека из земного существования и отобрать жизнь, которую так любил Императорский художник.

Но еще больше жизни он любил рисовать. Его помощники и ученики были лучшими инженерами и художниками Империи, и Ветер понимал, что его отказ поставит их в сложное положение. Интриги разрушат коллектив, тщательно собранный им в течение десятка лет. С другой стороны, всегда найдутся те, кто сделает то, от чего откажется он. Хуже него, но сделает.

А значит, его поставили перед фактом.

В задумчивости он брел по многокилометровой Дороге Исхода, не замечая проходящих мимо паломников, сотнями направлявшихся к последнему пристанищу, к алтарю. В обычном состоянии он говорил бы с ними, призывая не оставлять этот мир, но пропаганда Совета, задуманная три тысячи лет назад, всегда делала свое дело. Каждый из смертников был убежден, что жертва будущей цивилизации необходима, а, кроме того, каждый надеялся на то, что именно его душа сможет остаться в мире ангелов как полноценный субъект.

Что ж, стать двухмерным человеком - заманчивая перспектива, хотя толком никто не знал, что такое быть двухмерным. Разве что жрецы, которые и рассказывали об этом всем остальным.

Но сомнения не давали покоя Ветру. Страх? Может быть. Он действительно любил жизнь и боялся ее потерять. А когда сотни миллионов людей ушли добровольно, осознав грехи своих отцов и матерей, собственная жизнь не так уж важна, чтобы цепляться за нее. Просто верил художник, что есть другой путь, бескровный, и, возможно, более эффективный для будущего Земли. Какой - он пока не знал. А верить жрецам

Лучше делать то, что умеешь - рисовать и строить

Его размышление внезапно прервалось. Сначала он не понял, что именно увело его внимание в сторону. Будто кто провел рукой по лбу. Он посмотрел на встречные лица. Ветер рисовал их сотнями, и наметанный глаз тут же выхватил из толпы то, что искал.

Это была группа пленников, которых Империя не убеждала в необходимости жертвы, а просто казнила, правда, в соответствии с технологическим обрядом. К цехам их вел конвой, вооруженный магическими автоматами. Оружие это, как правило, не убивало, а служило для захвата пленных. В особо сложных сражениях применялось заклинание смерти, и тогда особый звук "кх!", издаваемый солдатом, усилившись через автомат, поражал врагов на расстоянии километра.

Ветер не думал. Он подошел прямо к девушке и твердо взял ее за руку. Сейчас он чувствовал такой прилив воли, что попытавшийся преградить дорогу охранник был остановлен магическим сипом: "ШСУХХХ!", а подобные звуки являлись знаками отличия в Империи.

Вся группа замерла. Ветер уже не смотрел на девушку, а изучал лица остальных, продолжая удерживать ту, что бездумно заставила его действовать. Теперь он читал ее мысли, ведь в отношении пленных это разрешалось законом. Отец - по тому, как он был связан, можно было определить, что это важная птица, а так - подавленный старик, не сумевший уберечь детей. Брат - юноша, с дерзко поднятой головой. Матери не было, давно не было. Остальные - случайные люди.

Он назвал свое имя охране и, невзирая на ее слабые попытки помешать, вывел из толпы пленников тех, кого счел нужным.

Теперь предстоит отчитываться перед Покорителем Ангелов - Главным Жрецом, но сейчас Ветер не думал. Он был счастлив, когда случались с ним вот такие моменты. Это означало, что ведущий его Ангел вдыхал в него искру творца. Разум сменялся вдохновением, он говорил "будь!", и оно случалось. Так были созданы все его шедевры.

Затор, устроенный Императорским художником на дороге, начал рассасываться, и Ветер получил возможность, наконец, снова оглядеть своих пленников или гостей - этого он еще не решил.

Огромные голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове, взбитый как львиная грива, рост едва ли Ветер был на пять сантиметров выше - все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест, где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили генетической основой. Поражало другое - пропорции. Мера была во всем: овал лица компенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле заметным под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озеро.

"Рисовать, немедленно рисовать! - в лихорадочном возбуждении решил Ветер. - Не дай Бог, отнимут, не успею".

Но это было непросто. Потянув девушку за собой, он наткнулся на сопротивление. Незнакомка явно не спешила навстречу его желаниям. Он возмущенно обернулся. Хотя бы на время, но ведь он спас ей жизнь! Однако небесная лазурь уже покрылась предвестником урагана - тучей, и его возмущение было успешно отражено надвигающимся шквалом.

"М-да, ну и осел же я, - подумал Ветер, - она ведь полагает, что нужна мне для других целей. Откуда ей знать, что я пишу картины?" Он молча смотрел в ее глаза, туго соображая, как объяснить свои намерения.

Брат пленницы, заметив внутренний конфликт, возникший между сестрой и странным незнакомцем, поспешил на помощь девушке. И теперь Ветра сверлили четыре глаза, а рука юноши сделала попытку снять чужую лапу с руки сестры. Художник не стал сопротивляться, освободив руку. Отец девушки мало интересовался происходящим, отрешенно присев на землю у края дороги.

- Я - Ветер Небес, - признался, наконец, освободитель, - я - художник и хочу нарисовать ваше лицо.

Аплодисментов по поводу своего заявления он не дождался, но в морской дали поубавилось туч и образовался легкий, утренний туман. Она думала. Но брат думал немного быстрее:

- Чего вы хотите от нас? - словно не услышав ни слова из сказанного Ветром, спросил он. Художник понял, что юноша до сих пор еще собирается принять смерть и никак не может избавиться от истерики, царящей в его душе. Поэтому, хоть и быстро, но плохо соображал.

- Вам надо успокоиться, - произнес он. - Я не причиню вам вреда.

- Но, кроме вас, есть другие люди! - голос юноши был действительно истеричен, несмотря на то, что он старался прикрыть свое состояние твердыми нотками.

- Что ж, вы правы! - признался Ветер. - Пока я не могу гарантировать вам жизнь, это зависит не только от меня. Но я обещаю защищать вас, насколько хватит моих сил.

Буря улеглась, туман рассеялся, только прохлада все еще была здесь. Она изучала.

- Меня зовут Полная Луна, - ее голос был не столь хорош, как хотелось бы Ветру, но ведь она не Цех Пробуждения.

Впрочем, услышанное все равно тронуло его: у нее был излишне тоненький, но весьма мелодичный голос. Кроме того, акцент, с которым она говорила на сензаре, компенсировал эти мелочи. Брат, однако, все еще не пришел в себя.

- Я не уверен, что смогу снова подготовиться к смерти, если придется, - сказал он угрюмо.

- К смерти нельзя подготовиться, если не живешь с ней всю жизнь, - мягко произнес Ветер.

В ответ мальчишеские глаза наполнились слезами, и он отвернулся.

Художник подошел к старику, чья седая борода устало прилегла на грудь, снял повязку с его глаз и вытащил изо рта кляп. Такими атрибутами "награждали" особых пленников, чье слово обладало высшей силой.

- Меня зовут Ветер Небес, я Главный художник Императора Лемурии и хочу помочь всем вам.

Подслеповатые глаза медленно поднялись вверх.

- В Атлантиде я немного рисовал, когда был свободен от забот. Я узнаю тебя лучше, когда посмотрю на то, что умеешь ты, - старик тяжело встал, оказавшись значительно выше Ветра. Голос его был по-прежнему тих, когда Ветер наконец услышал: "Идемте, дети мои".

Голова художника звенела от радости. Чуть ли не вприпрыжку он указывал дорогу гостям, направляясь к своему дому.

3.

В голове все еще звенело, когда я снял трубку телефона.

- Ветер черт, извините, алло!

- Слушай внимательно, - раздался в трубке приглушенный голос, - немедленно одевайся и беги из квартиры. У тебя двадцать минут.

- Куда беги, - проснулся наконец я, - зачем?

В трубке раздались гудки.

Фу! Бред какой-то. После такого сна прямо сейчас встану и побегу. Шутки дурацкие.

За годы репортерской работы я привык ко всякому. Шутников, особенно телефонных, хватало. Это еще что. Вот когда тебе среди ночи звонят

Черт, это же был голос Самоцветова, того самого фээсбэшника.

Я уже сидел на кровати и натягивал джинсы. Думать после таких предупреждений было некогда. В шкафу меня ждал НЗ, хранимый как раз для таких случаев: упакованная сумка с одеждой, деньгами и пистолетом Макарова. Вытащив из кармана пиджака личные документы, я сунул их во внутренний карман джинсовой куртки, надел кроссовки, запихнул "Макар" за пояс брюк, кинул в сумку мобильный телефон с подзарядкой, сгреб со стола Костино письмо и посмотрел из окна во двор. Тишина и покой.

В дверном глазке тоже никто не шевелился. Я просунул в дверь голову, потом все остальное и рванул по лестнице, но не вниз, как сделали бы все нормальные люди, а вверх.

Почти год ушел на то, чтобы родной ЖЭК организовал для меня ключи от чердака. Проблема, конечно, заключалась не в том ключе, что от нашего чердака, с этим я справился бы и сам, а в том, что отпирал чердак в крайнем подъезде. Чего только не пришлось мне выдумывать, чтобы доказать жизненную важность для меня этих ключей. Кончилось тем, что я показал справку из психдиспансера, в которой мой приятель отчетливо написал: "Фобия пожаров и ограниченных пространств".

Мне вообще трудно в чем-либо отказать - работа такая.

Этой дорогой я пользовался лишь трижды, и последний раз это случилось около четырех месяцев назад, когда мне пришлось избегать встречи с одной навязчивой дамой. Поэтому сейчас я молил Бога, чтобы ЖЭК не поменял замки.

Не поменял.

Ощупью я пролез по пыльному чердаку, спотыкаясь в темноте о балки и перегородки. Испачкав руки, спрыгнул в нужный мне люк, поскольку лестницы здесь не было, и выбрался наконец из крайнего подъезда, но тут же нырнул в него снова, надеясь, что остался незамеченным. Метрах в сорока, прямо против двери подъезда, ведущей где-то там наверху в мои покои, стояли три, да-да именно три, автомобиля, причем каждый из них был черным джипом. Насколько я успел заметить, два мужика мирно беседовали друг с другом, облокотившись на капот одного из них. Решив не вмешиваться в их разговор, я ретировался на второй этаж, открыл окно, ведущее на улицу, и сполз на благословенную землю. Здесь меня никто не ждал, и в этот раз я не стал печалиться по этому поводу.

Солидным шагом, чтобы не привлекать внимания окружающих, которых, кстати сказать, не было, я добрался до пересечения Садового кольца и Петровки и тут уж от души замахал руками в надежде на такси. Такси не было, а вот частник на скрипучей "пятерке" меня подобрал. Сев в машину, я наконец глянул на часы. Четыре утра.

Пока водитель с сильным грузинским акцентом объяснял мне нелепость войны в Абхазии, я пытался выстроить план действий, но отчего-то ни одна стоящая мысль не задерживалась в моей голове. Обрывки информации, образы навязчивого, яркого сна, строки из Костиного письма, ФСБ и кровь полный ступор для моих несчастных мозгов. Кроме того, покоя не давала мысль о том, что меня посреди ночи грубо разбудили и заставили бежать из собственного дома куда глаза глядят.

До работы было недалеко, и шпиль телебашни приближался, когда я подумал, что приближаться он может не только ко мне. Вот же идиот: сбежать из дома и поехать на работу! А?! Каков умник!

- Остановитесь здесь, пожалуйста.

Заседание политклуба прервалось.

- Дорогой, мы еще не доехали. Зачем

- Мне и нужно было сюда, - я протянул деньги и вышел из машины на пересечении Шереметьевской улицы и Сущевки у кинотеатра "Гавана".

Бросив сумку рядом, я присел на скамейку и закурил. Хорошо, что было начало лета, иначе не сидел бы я сейчас, с наслаждением вдыхая запах сирени вприкуску с дымком "Мальборо".

Итак, кто виноват и что делать?

В том, что виновато Костино письмо, я не сомневался. Но не так же быстро, товарищи дорогие. И ахнуть ведь не успел, как танки пожаловали. Если бы эти, ну те, что руководят танковой дивизией, знали, что я пацифист, можно было бы о чем-нибудь договориться. А так, что ж? Никакого желания разговаривать с ними у меня теперь не было. О чем?

Предложить им посреднические услуги по вопросу закупки крови, которую они выкачивают из ничего не ведающих граждан? Очень смешно! Они ведь для этого и прислали ко мне свою армию, чтобы она убедила меня в необходимости такого сотрудничества. Развеселившись от этих мыслей и представляя подобный разговор с "военачальниками", я вдруг насторожился. В мою сторону нацелились чьи-то шаги. Разобрав, что они женские, я успокоился, но сигарету потушил. Незачем лишний раз привлекать к себе внимание.

И что вы думаете? Через минуту я уже стоял перед той, что цокала каблучками. Я не из тех людей, что кидаются на незнакомых женщин по ночам. Просто не люблю я этого. И хоть та, что была передо мной, стоила любых подвигов, в сложившейся ситуации я бы даже не пошевелился, если бы если бы неведомая сила не оторвала меня от скамейки и не толкнула вперед. Я смотрел на нее, а газовый баллончик смотрел в мои прекрасные очи.

- Е-е-е, м-м-м, - видимо, эти козлиные звуки, изданные мной с целью знакомства, немного успокоили ее, и баллончик приопустился.

- Ну? определенно произнесла она.

- Я не сплю! доказал я, что тоже могу говорить.

- Тонко подмечено, - замерзло синее море глаз. У меня нет привычки шляться по чужим снам.

- Да, но не далее как сегодня ночью, вы уже были в моем сне.

- Тогда я приду и завтра, может быть. А сейчас, извини, мне нужно идти. - Она сделала шаг, и я посторонился, растерянно пробормотав:

- Да, да, Полная Луна, конечно.

Она прошла несколько шагов и остановилась. Я замер.

- Почему ты назвал меня Полной Луной?

- Так вас звали в моем сне.

Она задумалась, потом, будто что-то решив, сказала:

- Проводи меня. Страшно одной.

Я провалился сквозь землю, выбрался наверх, опять провалился, опять

- Кто же ходит по ночам в одиночку да еще с такой внешностью? нагло поинтересовался я, подхватывая сумку.

- Так получилось, - сухо ответила она и пояснила: - это я о ночи, а не о внешности.

- Да, внешность дома не оставишь. - Мне показалось или она действительно улыбнулась?

- Кем же я была в твоем сне?

- Пленницей, которую должны были принести в жертву.

- Вот как? Она помолчала. - И что же, меня убили?

- Нет. Императорский художник спас вас вместе с отцом и братом.

- А потом?

- Я не знаю, меня разбудили.

Снова возникла пауза, но ненадолго:

- Откуда же я была родом?

- Из Атлантиды.

- Очень романтично, но избито.

- Зато правда.

- Правда? Во сне? Мне нравится ее сарказм. В глазах появляется маленький набор молний, но не среди туч, а прямо среди ясного дня. Красиво.

- Но уж теперь, встретив вас, я не знаю, правда это или нет.

Она замолчала, и я заметил, что мы вошли во двор. Не люблю я компаний, блуждающих по ночному городу в поисках приключений, как и эту, оказавшуюся у нас на дороге. Стандарт: "Закурить не найдется?" и шарящий в поисках добычи взгляд.

Протягиваю левой рукой пачку сигарет, приоткрывая полу куртки, чтобы этот самый взгляд отметил присутствие нежелательного для себя предмета. Две сигареты исчезают со словом: "Мерси!" и мы расстаемся.

- Ничего, вежливые ребята, - говорю я, когда братва удаляется в странном молчании, и поправляю пистолет за поясом, но так, чтобы не видела моя спутница.

- Господи, я так испугалась.

- "Не ходите, дети, в Африку гулять", - обожаю временами назидания.

- Ну, в ресторане я была с однокурсниками! Диплом обмывали! Что ж, и шагу ночью не ступить? Дурдом какой-то!

Боже мой, сколько эмоций. Неужели это я вызвал? Приятно.

- И в какой же области вы теперь профессионал?

- Историк.

Почему-то мне в голову опять влез сегодняшний сон, и я поинтересовался:

- Уж не Древняя ли Америка наша специальность?

Она остановилась. Как вкопанная остановилась. Я люблю, когда люди так останавливаются. Бежит человек, бежит, потом стоп! Кирпич! Вот и взгляд стал более осмысленным. До сих пор меня можно было не замечать, хоть я и был рядом. Теперь же где-то там, в подсознании, поселился я собственной персоной. И с этим приходилось считаться.

- Ты следил за мной! нашла она простое решение.

- Следил? Хм. - Я провел поверхностный психоанализ и заключил: - В вас говорит гордыня.

- А это здесь при чем? удивилась она.

- При том, - занялся я демагогией, - что на свете не так уж много людей, за которыми следят или которых хотят убить. Но каждый человек в глубине души считает, что он пуп Земли и потому ему угрожает опасность или слава. Но, как правило, это заблуждение. - У меня перед глазами встали три черных джипа, и я уже не так уверенно повторил: - М-да, как правило.

Она снова посмотрела на меня изучающим взглядом, но, не говоря ни слова, пошла вперед. Через несколько секунд спросила:

- Что еще интересного тебе снилось?

- Странный город из пирамид.

- Уж не в Египте ли? - Она была полностью уверена, что я использую современную экзотику, чтобы заморочить ей голову.

- Нет, Империя называлась Лемурия.

Теперь ее взгляд приобрел характер оценки: вру я или нет. Интересно, что решила?

- Тоже знакомое название.

- Да, а на сензаре оно звучит так, - и я произношу трудно передаваемые сочетания звуков из шипящих, свистящих и почти без гласных букв, отчего мой язык без привычки сворачивается в трубочку.

Теперь она действительно смеется.

- А ты большой выдумщик.

Я почти обижен:

- Может, у меня и не совсем хорошо с произношением, но звучит примерно так.

- Если это действительно сензар, то тебе можно писать диссертацию. Этот язык неизвестен науке, кроме упоминания о нем несколькими мистиками вроде Блаватской.

- Я подумаю об этом.

В этот момент я понимаю, что мы пришли. И еще я понимаю, что если она сейчас попрощается, то я уже не смогу ее удержать, а удержать можно только одним способом, если не применять силу, конечно. И я применяю первый способ.

- Вот вы сейчас уйдете, и мы больше никогда не увидимся. А ведь и у вас, и у меня останутся вопросы, на которые только мы можем ответить друг другу.

Она внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и все же произносит:

- Например?

- Например, мой сон.

- Но ведь это твой сон.

Я не знаю, что ей сказать. Она мысленно удаляется, а я не нахожу слов. Белая ночь заканчивается быстро, и в голубых радужках глаз стоящей передо мной девушки я вижу синие стрелки, подсвеченные чистым утренним небом. Будто сомнамбула, монотонно вспоминаю слова художника:

- Огромные голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове, взбитый как львиная грива, рост едва ли Ветер был на пять сантиметров выше - все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест, где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили генетической основой. Поражало другое - пропорции. Мера была во всем: овал лица компенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле заметным под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озеро".

Она молчала. Трудно, ох, как трудно, вот так сразу, пустить к себе в жизнь еще полчаса назад незнакомого тебе человека. Я ждал ее выбора, и она его сделала.

- Как вас зовут? - Любопытно, что обычно люди переходят от "вы" к "ты", но сейчас все было наоборот. Я понадеялся, что она решила начать наши отношения с белого листа.

- Алексей.

- А я думала Ветер, - она улыбнулась.

- Ветер - это тот самый Императорский художник, а полное его имя Ветер Небес.

- Поэтично, хотя для индейцев в порядке вещей.

- Да, наверно. Никогда не был индейцем, - сострил я и полез с дальнейшими расспросами: - А как зовут вас?

Она стушевалась. И я подумал, что зовут ее, что-нибудь вроде Фроси. Оказалось еще интересней.

- У меня странное имя для девушки. Вася.

Я мог бы посмеяться, но меня ведь учили не только хорошим манерам. Поэтому я ответил:

- Почему-то в жизни все парадоксально. Красивое ходит об руку с уродливым, смешное - с возвышенным. Ведь Василиса - удивительное имя, но оно же и Вася. Поэтому вы вмещаете в себя два полюса этого мира, а значит, саму жизнь.

Она снова рассмеялась.

- Боже, какая сложная философия. Но вы первый, кто так быстро сообразил. Мое имя - своеобразный тест на глупость. Вы получили пять из пяти. Поздравляю!

- У нас все ходы просчитаны и записаны, - буркнул я и поинтересовался: - А многие получали пятерки?

- А вот это уже вторжение в частную жизнь, - поставила она меня на место.

- Виноват, исправлюсь! - по-военному отчеканил я. - Хотя я только тем и занимаюсь последний час, что вторгаюсь в вашу жизнь.

- Ладно, лучше скажите мне, что вы-то делаете на улице ночью?

Надо сказать, что я совершенно забыл о своем положении, и вопрос девушки заставил меня не только вспомнить о Косте и черных джипах, но и лихорадочно выдумывать что-нибудь правдоподобное. Однако мимика моего лица уже сделала свое дело, и я увидел, что в глазах Василисы усилился бриз.

- Надеюсь, вы не совершили какого-нибудь преступления?

- Пока нет. Врать я не хочу, а история моего бомжевания довольно длинна и не очень интересна.

- Мне кажется, что вы все-таки врете, - она была бескомпромиссна, - а мы вроде бы говорим сегодня только правду. Или нет?

Я посмотрел ей в глаза, думая одновременно, что втягивать ее в игру, где правила неизвестны даже мне, а людей уже убивают, опасно.

Но она, словно прочитав мое самое сокровенное желание, сказала:

- Хорошо. Может, я и ошибаюсь в очередной раз в жизни, но идемте ко мне пить кофе. Там все и расскажете. - Повернулась и пошла к подъезду. Я не шевелился. Ответственность перед ней не позволяла мне идти, хотя я безумно хотел этого. На пороге подъезда она удивленно обернулась.

- Что-то не так?

Я подошел. Надеюсь, мои глаза были красноречивей слов.

- Я, наверное, полный идиот. Я очень хочу пойти, но я действительно оказался в ситуации, в которую просто не имею права вас втягивать. Даже рассказывать о ней не имею права. Ради вас же самой.

- Послушайте, - бриз начал переходить в шторм, - это удивительно. Получается, что я вас уговариваю пойти ко мне пить кофе. Это уже наглость. Ведь это вы мне говорили о том, что мы не случайно встретились. И еще: мне все время кажется, что я вас где-то видела. Где?

Я был слегка ошеломлен ее напором и поэтому просто сказал:

- Я - репортер. Вы могли видеть меня по телевизору.

Она молча глядела на меня, словно что-то высчитывая, и я не совсем понял ее взгляд. Там было и узнавание, но, кроме него, появилась какая-то жесткость. И я не знал, что это. Зато она коротко подытожила:

- Идемте.

И я пошел.

Это была обычная двухкомнатная "хрущеба", хотя в ней была сделана перепланировка и комнаты оказались изолированными.

Василиса усадила меня в кресло, а сама отправилась на кухню готовить кофе.

Я огляделся. Ничего особенного: шкаф, складной диван, кресло, книжные полки. Мое внимание привлекла фотография, висевшая на стене. Я встал и прочитал надпись, сделанную на английском языке: "Фотография модели Теотиуакана, выполненная сотрудниками Национального музея антропологии города Мехико".

Позади раздались шаги и голос хозяйки:

- Черт, обрезалась.

Я посмотрел на ее палец, где проступила кровь, и в моей памяти возникла красная пирамида, а вместе с ней и доноры.

- Больно?

- Да нет, чепуха. Что вас так заинтересовало?

- Это Мексика? - спросил я, кивая на фотографию.

- Да. Город, строительство которого относят к временам ольмекам, жившим за несколько тысячелетий до нашей эры. А что?

- Город, который мне снился.

- Что, это он?

- Нет, но очень похож.

- Может, тогда вы напишете еще одну диссертацию на тему предназначения пирамид и их строительства? - Она снова была саркастичной, но на этот раз мне почудилось, что в ее словах не было прежней доброжелательности. В чем дело? Или мне показалось?

- Я этого не знаю. До конца не знаю. Знаю только, что использовались они не для погребения фараонов, а представляли собой своеобразные заводы по перемещению душ и переливанию крови.

- Хм, вот как. - В ее глазах снова возник интерес, и мои сомнения отлетели прочь. - Как же все это происходило?

Я описал то, что видел во сне. Василиса часто задавала вопросы, на которые до этого я никакого внимания не обращал. Ее интересовало все: надписи на стенах, одежда, язык, назначение предметов и еще куча всякой белиберды, как будто она сама собиралась писать диссертацию. В конце концов, она заключила:

- Ну и ну. Настолько правдоподобно, что я сама начинаю заражаться мистикой. Интересно, что известные науке факты совпадают с вашим описанием. Но главное: многие загадки вдруг обретают смысл, хотя и дикий для нашего сознания, но, возможно, вполне оправданный с точки зрения людей той эпохи. Впрочем, время, которое вы описываете, не совсем принадлежит ольмекам, а кому - я затрудняюсь сказать.

Она посидела в задумчивости несколько минут и потом сказала то, чего я давно ждал, и очень надеялся, что это забудется:

- Теперь рассказывайте, что у вас произошло.

Если до этого она сидела в кресле против меня, свесив ноги, то теперь взобралась на него целиком, и из глубины на меня глядели только ее глаза. Она готова была слушать.

Я снова начал рассказывать, но теперь меня не перебивали.

Когда я закончил, она не изменила своего положения, как кошка, уютно свернувшаяся в клубок, и сидела так минут пять, не говоря ни слова. Потом встала, коротко сказав:

- Вы спите в этой комнате. Белье и одеяло в шкафу. Я - в душ. Спокойной ночи, - и вышла.

Я остался один, не зная, как на все это реагировать. Мои сомнения вернулись. Тон был холодный, да и глаза не лучше. Она вела себя так, как будто изучает меня, и - главное - что-то знает. Что? Кто она такая, кроме того, что историк? Да историк ли? Впрочем, об ольмеках она что-то знала. Вряд ли те, на танках, стали бы засылать ко мне кого-то, да еще с таким совпадением интересов. Ведь сон мне приснился только сегодня. Не контролируют же они сны, черт возьми!

Тогда, что?

Я слышал, как она вышла из душа. Заглянула в мою комнату уже в халате и в чем-то вроде чалмы на мокрой голове, в которой показалась мне просто королевой, бросила:

- Ко мне не приставать, - и скрылась.

Вот так. Просто и отчетливо. Впрочем, я и не собирался приставать, только этого мне не хватало. Я постелил и снова провалился в древность.

4.

Кисть художника медленно опускалась вдоль лица Полной Луны. Между сжатых губ Ветра едва виднелся кончик языка, выражавший усердие. Он всегда немного высовывал язык, когда был увлечен. А этот портрет был первым случаем, когда художник все время оставался недоволен. То здесь не так, то там. Ученики, окружавшие его вначале работы, потеряли к ней интерес и уже четыре дня занимались своими делами. Ветер этого не замечал.

Уже в который раз за эту неделю он вздохнул, посмотрел на холст, затем на оригинал, сидевший перед ним на фоне Цеха Реинкарнации, и гневно пнул ногой ведро с водой, стоявшее рядом.

- Не могу, - сказал он, - не понимаю!

- Стоит ли так переживать? - произнесла девушка. - У тебя все получится со временем. Отец говорит, что ты еще слишком молод, и тебе недостает терпения, хотя то, что ты уже сделал, он считает гениальным.

- Да-да. Но то, что уже сделано, - не в счет. Каждая новая работа заставляет учиться заново. Можно быть гениальным в старых вещах, а в новых А-а, - Ветер махнул рукой и сел на табурет. - Иди сюда. - Полная Луна подошла. - Вот смотри, видишь этот цвет? Я не могу изменить его, не хватает нежности. Я уже смешивал все что можно.

- Попробуй добавить молодое яйцо, - раздался голос позади художника.

Ветер обернулся. Перед ним стоял, разглядывая портрет, отец девушки.

- Ты шутишь, Серебряный Медведь?

- Отнюдь. Хотя говорю я не о яйце, а о желтке яйца. У людей Лемурии другой цвет кожи, поэтому поверь мне - уж я-то знаю как рисовать белокурых красавиц, - старик усмехнулся в бороду.

Ветер задумался.

- Что ж, может, ты и прав. Он довольно нежен.

- Послушай меня, - Серебряный Медведь изменил интонацию, - мы здесь уже три недели, и я знаю, что про нас не забыли.

Художнику не нравились эти разговоры, которые старик затевал уже не в первый раз, тем более что они отвлекали его от портрета. Но приходилось слушать, ведь тот был старше, а кроме того, и это было самым главным, приходился отцом Полной Луне.

- Если ты любишь мою дочь, - продолжал Медведь, - а я вижу, что это так, ты должен устроить нам побег. Жрецы не оставят тебя в покое. Ты им мешаешь.

- Но есть еще Император, а я служу ему.

- Ты и вправду еще слишком молод и не понимаешь многих вещей. - Старик покачал головой. - Император - человек. Сколько бы при нем ни было слуг, он одинок. Если его убрать - ничего не изменится, просто будет новый Император. А жрецы - это система. Они безлики, и их много. Они умеют и знают то, что недоступно простым смертным и даже Императору. Поэтому люди их боятся даже больше, чем твоего покровителя.

- Ты считаешь, что Императору что-то угрожает? - насторожился Ветер. - И откуда ты так много знаешь о Его Венценосности и жрецах?

- Я вижу, что он не доживет до Потопа. Но это будет его собственный выбор. Жрецы лишь выполнят высшую волю, а значит, и волю Императора. А знаю я так много оттого, что много учился, и много наблюдал за людьми, - старик улыбнулся, - чего и тебе желаю.

Ветер задумчиво посмотрел на Серебряного Медведя и спросил:

- Если Император действительно погибнет, что будет? Ведь у него нет наследников и заменить его не так просто, как ты говоришь.

- Эта сложность относительная. А начнется... - Старик ушел куда-то в себя. - Я пока не вижу финала, но крови будет много, причем крови не во благо. - Голос Медведя вдруг снова изменился и стал как будто моложе. - Но хватит о грустном. Ты должен подумать о моих словах. Только времени у тебя немного, знай это. Теперь же идите к водопадам, дети мои, отвлекитесь, иначе ты у своего холста посинеешь и перестанешь быть кому-нибудь нужным. - Он снова улыбнулся.

Ветер вместе с Полной Луной вышли из дома, сложенного из камней и расположенного в престижном городском квартале. Не спеша они направились в сторону горного хребта, который особенно привлекал Императорского художника.

- Как ты думаешь, почему отец так боится за нас? - спросила девушка. - Ведь до сих пор ничего не случилось.

- Тебе видней, - отозвался тот, - вы же не признаетесь, кем он был на родине.

- Да, он особенный человек. Поэтому я и не могу говорить о том, кем он был. Это опасно для всех нас.

- Даже для меня?

- Да, даже для тебя.

- Странно.

- Забудем об этом. - Полная Луна обернулась вдруг к художнику и спросила, глядя в глаза: - Ты действительно любишь меня?

Ветер смутился из-за резкого перехода к столь интимной теме, но теплые чувства победили неожиданность:

- Я действительно люблю тебя с первого взгляда, даже нет, не взгляда, не то Я еще не видел тебя, а уже шел к тебе, уже знал, что ты моя судьба.

- Удивительно... - откликнулась девушка на его слова, - вот ты говоришь отец странный, а ведь, когда мы входили в город, он сказал, что здесь меня ждет моя судьба.

- Вот как? И что же?

- Я решила стать твоей женой, - она смущенно помолчала и добавила: - кажется, решила.

Ветер, едва не подпрыгнув от радости, тут же встревожился:

- Как это, "кажется"?

- Ну, решила, решила.

Художник хотел ее обнять, прижать к себе, но в этот момент из-за валуна с криком выпрыгнул брат Луны:

- Ага! Попались?

- Господи, Медвежий Рык, ты напугал меня, - бросила девушка.

- Хм, я еще и пострашнее бываю, - сказал юноша со смехом, а потом попросил: - возьмите меня с собой.

- Идем, - ответил Ветер, - а что у тебя с носом?

Тот смущенно отвел глаза:

- Упал.

- Ага, упал на чей-то кулак.

- Да ладно. Надо ж завоевывать положение.

- Ах, вот в чем дело, - усмехнулся Ветер, - это тебя оправдывает!

                                                                                           5.

Проснулся я оттого, что было тяжело дышать. Схватил себя за нос, который был забит какой-то дрянью, и посмотрел на руку. Ну дела! Лет двадцать уже, с детства не шла носом кровь, а тут - на тебе.

Я встал и, почти не просыпаясь, пошел на кухню. Взял соль, набрал стакан чуть теплой воды, смешал это все и начал пить носом. С детства ничего не изменилось: пить носом по-прежнему было неудобно.

Завершив эту гнусную процедуру, я прилег, положив голову так, как велят в этом случае врачи. Спать я больше не собирался.

6.

В двадцатом году Камыша, за три тысячи шестьсот два дня до Всемирного Потопа, в сад, разбитый на скалах, что громоздятся над водами Великого Океана и обнимают его по всей длине материка, разгневанным жестким шагом вышел властитель континента Последний Император Лемурии. В гнев Его Венценосность повергли доклады жрецов и военачальников.

Он дошел до Каскада, длинная лестница которого вела на самую вершину скал, где невидимое отсюда плескалось Императорское водохранилище, образованное кратером давно уснувшего вулкана. Шум воды, падающей по ступеням лестницы, заглушал гневные мысли Императора, и он стоял у бассейна до тех пор, пока монотонность фонтана не успокоила его.

Пройдя в беседку, нависшую над безбрежной гладью волн, хозяин трона устремил свой взгляд туда, где в тысячах километров отсюда, на других берегах Океана, обитали враги Империи - Атлантида и Ария.

Сердце Императора надсадно ныло уже с неделю, и хотя он был все еще молод, это беспокоило его. Тяжело вздохнув, он подумал, что вместо отдыха, такого желанного еще полгода назад, в очередной раз получает обратное. Ничего особенного, конечно, не произошло, но и проблемы, вечные проблемы его Империи, тоже не решались. Это злило Императора, доводя до бешенства. Временами его бросало в холодный пот, болели позвоночник и голова, а теперь вот сердце. Медики успокаивали, говоря, что это всего лишь нервное переутомление. Но легче от этого не становилось.

Собственно, заводился правитель оттого, что на все вопросы он получал совершенно правильные ответы, и только краешком мозга понимал он, что ответы эти уж слишком правильные, что жизнь сложнее, что можно сделать больше, чем делают все они вместе взятые. Нужны были нестандартные шаги, гениальность какая-то, чтобы по-настоящему распутать клубок войны. А гениев вокруг себя Император не находил.

На лестнице, ведущей к беседке, раздались шаги. Это мог быть только Главный Жрец Империи Покровитель Ангелов, остальных к этому месту не допускали.

Поприветствовав друг друга поднятыми на уровень плеч руками, они молчали несколько минут. Император знал, что жрец дает ему возможность завершить инерцию мыслей. Это позволяло спокойно воспринимать новую информацию, не думая о чем-то своем.

- Слушаю тебя, Покровитель Ангелов, - вымолвил наконец Последний Император.

- Прости меня, Великий, что опоздал. - Голова жреца вместе с высоким, витиеватым головным убором качнулась.

- Ерунда, - досадливо повел рукой Император, - ты ничего не упустил. Потому что ничего не происходит. Зато время течет, и его почти не осталось.

- Да, время - жрец неопределенно вздохнул.

- Какие у тебя новости?

- Новости? - Покровитель Ангелов, зная, что Император ждет большего, не стал придавать особого значения тому, с чем пришел. - Ничего важного, Твоя Венценосность, в моих новостях тоже нет. Так, мелочи, для решения которых нужно твое слово.

- Говори.

- Ты уже знаешь, что месяц назад состоялся Совет Исхода, и на нем было решено оставить для будущего человечества записи о наших рекордах.

- Конечно знаю, и что?

- Мы решили, что информация должна быть запечатлена на камне, поскольку грядущий Потоп может уничтожить все носители рисунков, чертежей и текстов, кроме тех, что выполнены на камне. Я уже не говорю о последующем варварстве падших народов, которые разграбят то, что останется от нас.

- Все это мне известно, в чем проблема? - Император нервничал, когда его держали за недоумка, пытаясь исподволь подготовить к какому-то решению, причем делали это, заставляя заранее соглашаться с тем, что говорят. Вот и сейчас ему дважды пришлось сказать "да", прежде чем жрец соизволил рассказать о цели своего визита.

- Дело в том, что мы рассчитывали на Ветра Небес, как и было условлено с тобой.

- Что же произошло? Он не хочет?

- Нет-нет. Его согласие уже есть, но возник другой вопрос.

- Говори же, наконец!

- Он отбил трех пленников-атлантов из числа предрешенных жертв.

- Зачем же он это сделал?

- Говорит, что девушка, которая была среди них, избрана им для написания шедевра.

- А еще двое?

- Отец и брат девушки. Ветер не захотел, чтобы они ушли с Земли, а она осталась.

Император молчал. Он любил художника, и не только потому, что тот хорошо рисовал. Было в его подданном то неведомое, то новое, что вселяло в Императора надежду. И покоилась она на том, что Ветер как раз тот человек, что покажет ему выход из клинической смерти, в которой оказалось человечество. Да и то сказать: художник часто видел многое, чего ни Император, ни его приближенные не замечали.

Закон един для всех. И уже в который раз Ветер шел против него, а жрецам, которым художник часто становился поперек дороги из-за особых отношений с Императором, только подавай подобные ошибки. Что же делать?

- Послушай, Повелитель Ангелов, я давно хотел спросить тебя...

- Да, мой Император.

- Скажи мне, куда девается кровь людей, которых вы отправляете к ангелам?

От неожиданности Главный Жрец прикусил язык. Он знал, что перед ним умный человек, но вот так перейти к атаке - этого он не ждал. Вопрос был настолько прямым, что почти лишил его возможности вернуться к той теме, с которой он пришел на аудиенцию.

- А почему мой Повелитель думает, что она куда-то девается, кроме как в землю? - Жрец был не вправе раскрывать некоторые тайны даже Императору. А тайна крови была особой. Она существовала со времен первочеловека. Как же он вот так, сразу, скажет об этом непосвященному. Приходилось врать, хотя все зависело от того, что знает этот непосвященный.

- Птица принесла мне весть, - хитро прищурился Последний Император, - что под цехами есть специальные резервуары, куда поступает кровь после ритуала.

- Конечно, есть, - нашелся Повелитель Ангелов, - это не секрет. Мы собираем ее там и используем в научных и медицинских целях.

- Вот как? - Император тяжело посмотрел на жреца, и тот понял, что до сканирования его мыслей осталось небольшое усилие со стороны венценосного собеседника, а мериться с ним волей ему не очень хотелось. Надо было что-то предпринимать.

- Большую часть крови мы используем многократно в ритуалах.

- Но ведь ее много, к тому же она быстро сворачивается, - не ослабевало давление.

- Мы способны поддерживать ее текучесть годами, мой Повелитель.

Император задумался. Копать глубже не было смысла. Жрец ничего не скажет. Устраивать поединок воли нецелесообразно, тем более что закон разрешал читать мысли только у преступников или у подозреваемых. Своего он добился: Повелитель Ангелов уже не будет столь настойчив в отношении Ветра, он и так сидел как на иголках, надеясь побыстрее унести ноги.

- Хорошо, ты убедил меня. У тебя еще есть вопросы?

- Нет, Твоя Венценосность.

- Тогда ступай.

Жрец поднялся, и когда он уже выходил из беседки, Император сделал последний ход:

- Пусть Ветер пишет свой шедевр, и, если он действительно окажется таким, я подарю ему этих пленных.

Жрец, прощаясь, поднял руку и, дождавшись ответного жеста, ушел.

Император снова посмотрел в даль океана. Его мысли вернулись к врагам, прятавшимся где-то там, за горизонтом, к врагам таким же последним, как и он сам. Но были ли они врагами? Ведь и они знают о завершении Цикла времен, и у них организован Исход. Неужели нет другого пути, как начинать всю историю человечества заново? Неужели же их цивилизации сами загнали себя в угол, и нет дороги к миру и развитию?

Тупая игла снова пронзила сердце. Император задержал дыхание, давая боли утихнуть. Кровь кинулась к вискам, болезненно отдаваясь в затылке. Розовая пелена накатилась на глаза.

Кровь. Всюду кровь. И жрец чего-то недоговаривал. Что-то было в ритуалах, не до конца понятное ему, Последнему Императору Лемурии.

ГЛАВНАЯ