С улыбкой, как к старому, доброму знакомому, я направляюсь к Ветру Небес - он ближе всех ко мне, но внезапно невидимая стена заставляет меня остановиться.

Молодой Император смотрит на меня тяжелым, испытующим взглядом, и я понимаю, что мне предстоит пройти какую-то проверку. Еще бы знать, в чем она заключается. Я озираюсь вокруг, но не вижу ничего, что могло бы служить подсказкой, ничего, кроме пустых стен, потолка и разрисованного пола. Вопросительно смотрю на Ветра, но он молчит, будто бы меня уже и нет рядом.

- Добрый день, Ветер Небес, - произношу я, но слова падают в пустоту. Человек - не человек, а вроде и не манекен, глаза-то живые.

Я пытаюсь что-то придумать, но что?

Сажусь на пол и еще раз внимательно оглядываю всех, кого вижу. Меня удивляет, что старик, как самый мудрый, стоит не впереди и не сзади. Я сдвигаюсь вправо на метр, чтобы бывший художник не закрывал мне обзор, и узнаю того, кого поначалу не стал разглядывать - знакомый мне мальчик. Сейчас его лицо удивительно одухотворено. Он не стоит на месте, как остальные, а задумчиво перемещается на известном только ему ограниченном пространстве, покусывая иногда согнутую фалангу указательного пальца, и о чем-то напряженно размышляет.

Вспомнив кровавую сцену на кухне, я улыбаюсь и качаю головой - вот же маленький гнус, так надо мной посмеяться. В ответ на мою мысль он показывает мне язык, но так быстро, что через секунду я уже не знаю - произошло ли это на самом деле.

Женщина в этом построении, очевидно, занимает последнее место по какой-то особой причине. Но причины этой я не знаю. Попахивает метафизикой и прочей дребеденью.

Способность восприятия затуманивается, из чего я делаю вывод, что температура тела растет, и в какой-то миг меня ослепляет темнота, а потом я снова оказываюсь на прежнем месте около Ветра Небес, но уже не чувствую своего земного тела. Теперь я весь здесь, в этом зале.

Фигура Ветра оживает, он говорит:

- Приступим! - и манит за собой.

Меня охватывает невообразимая легкость, возникает ощущение всемогущества, и я сознаю, что могу летать. Мы вырываемся из-под купола зала и устремляемся в небо.

Внезапно Ветер замедляет полет и говорит:

- Не спеши! Ты можешь забыть о себе, а это может убить твою целостность.

Я приостанавливаюсь и удивленно смотрю на него.

- Какую целостность?

- Как ты думаешь, из чего ты состоишь? - отвечает он вопросом на вопрос.

- Из тела, мозга, нервов, - перечисляю я, но понимаю, что несу штампы, известные даже ребенку. Ветер не раздражается, а говорит, напротив, очень терпеливо.

- А жизнь?

Спрашивает он это, столь пронзительно глядя мне в глаза, что я соображаю - жизнь в его понимании что-то гораздо более существенное, чем все мои представления об этом. Молодой Император видит мое замешательство, но его-то он и добивался:

- Думай! Все, что ты перечислил, подвержено распаду, как всякая материя, лишенная жизненного принципа.

Летать почему-то уже не так хочется. Мысли тяготят. С ужасом я замечаю, что не вижу ни своих рук, ни ног - у меня нет тела. Что же я такое? Как я существую? Мы снова возвращаемся в зал.

- Откуда ты знаешь, что существуешь?

Этот вопрос меня смешит, я теряюсь от его нелепости и поэтому не знаю, как ответить.

- Я же есть.

- Докажи!

Мое сознание мечется в поисках ответа

Надо мной склоняется Полная Луна.

- Леша, как ты себя чувствуешь? - Ее голос заботливый и нет, это не ее голос, это Василиса.

Я вымученно улыбаюсь.

- Ничего. Пойдет.

- Хочешь чего-нибудь?

- Угу, не болеть.

Я вижу, что она в смятении, и спрашиваю:

- Что-нибудь случилось?

- Странно, был врач, посмотрел тебя. Даже возили на "скорой" в больницу, но совершенно ничего не нашли, даже гриппа. Утверждают, что ты совершенно здоров.

- А температура?

Она смотрит на меня задумчиво и говорит:

- А у тебя и не было температуры.

- Как не было? - пытаюсь я оживиться, что фактически не удается сделать.

- Не было, не было, - бормочет она, как заклинание. - Ты, наверно, просто переутомился со всей этой историей. Вот нервы-то и шалят.

- А обмороки?

- Обмороки? - она удивлена. - Нет никаких обмороков, ты просто спишь вот уже сутки и разговариваешь во сне. Правда, еще потеешь все время.

Я и вправду чувствую испарину на лбу. Да, что-то не так с головой.

- Похоже на то, что ты бредишь, - заканчивает она диагностику, - вот я и позвала врача. Съешь чего-нибудь?

Это последнее, что я слышу перед провалом в то, что она называет сном

- Я воспринимаю информацию и перерабатываю ее, - отчитываюсь я перед Ветром Небес.

- Это хорошо! - кивает он. - Летим!

Мы опять поднимаемся в небо, и он показывает мне мир, которого я совсем не знаю. Точнее, у меня такое ощущение, что я его уже видел когда-то, но забыл. Я вижу странные города, где дома больше привычных мне во много раз, я вижу

Падение начинается столь стремительно, что я даже не отмечаю его начала. Но падаю я не на Землю, и не в зал, и не в свою кровать, а куда-то внутрь себя. Мимо проносятся цветные звезды, а потом, как в калейдоскопе, один за другим сменяются земные миры. И я снова просыпаюсь.

- Дай чего-нибудь съесть, - прошу я мою прекрасную сиделку.

Она подает бульон и кусок хлеба. Я проглатываю все это и откидываюсь на подушку, сознавая, что все во мне переменилось. Я помню себя от Адама до Алексея Кудрина, но не могу об этом думать, нельзя. Объем полученной информации столь велик, что, пожелай я ее проанализировать, или даже поговорить об этом, моя голова взорвется. Я уйду туда, в прошлое, и уже никогда не смогу вернуться. Это можно только принять как данность, которая есть опыт моего "я".

Просто я стал больше, что ли, там, внутри, больше. Многое понял, о чем прежде и не думал.

В комнате раздался смешок:

- Боится!

- Конечно, боится, - подтвердил кто-то.

Маша и Пернатый Змей снова здесь.

- А чего боится?

- Ясно чего: самого себя!

- Хи-хи-хи! Вот страх-то Господень! Что ж он о смерти-то собственной подумает?

Дети исчезают, а я думаю о смерти. Ведь я умирал много раз.

Увиденные мною жизни не умещаются в голове. Там не хватает места для противоречивой информации о том, что я был и минералом, и Богом одновременно. Первое сознание абсолютно тупо, второе сознание просто абсолютно. И как?

Как это все запихнуть в себя? Я захныкал как ребенок, что вылилось в легкий стон.

Василиса положила руку мне на лоб, и я с наслаждением сосредоточился на ее прохладе и мягкости.

Но порадоваться жизни мне не дали. В комнату вползала огромная змея. Я не видел ничего внушительнее и одновременно красивее этого земноводного. Она не спешила, нет. Медленно, с сознанием собственной значимости в этом мире, она втягивала бесконечное тело в маленькое пространство "хрущевки". Ее голова приблизилась к моему лицу, а на полу по всему периметру стен, сворачивались все новые и новые ее кольца. Кончилось это тем, что мы с Василисой оказались погребенными под всей ее массой. Я хотел встать, но не мог, не было сил. Тогда вздумал кричать, но мощное тело змеи тут же закрыло мне рот, а два огромных зуба приблизились к моим глазам. Стало нечем дышать. Я понимал, что ничего не могу сделать .

- Как ты думаешь, человек всесилен? - Серебряный Медведь спокойно смотрит на меня, его змея не беспокоит.

- Нет!

- Тогда, чего же ты переживаешь?

- Я хочу жить!

- Но ведь змея сильнее тебя! Ты не можешь с ней справиться!

- Что же, просто умереть, без борьбы?

Старик изумлен или делает вид, что изумлен, поскольку его глаза возбужденно блестят:

- А ты можешь бороться? Тогда борись!

Я в недоумении. Что же не так? Старик прав в обоих случаях. Если я не могу бороться - значит, должен умереть, но умирать я тоже не хочу. Но и сил, чтобы выжить, у меня нет. Значит - смерть, несмотря на жалкое сопротивление и вопящее желание жить! Это несправедливо!

- Хо-хо! Несправедливо? - старик чему-то рад. Я бы тоже не отказался порадоваться вместе с ним, но нечему. Меня утешает только то, что где-то там, на Земле, все замерло как фотокадр. Никто не шевелится: ни змея, ни Василиса, ни я. А может, это здесь для меня мгновения растянулись в века, а там все продолжается?

В века? Меня удивляет эта мысль, а старик начинает хохотать громче и исчезает.

Точнее, это я оказываюсь змеей. Да, теперь я сама змея, а мое родное тело лежит там, свернувшись в комок страха. Я уползаю, успокаиваясь, и принимаю себя самого таким, каким я когда-то был

Рука Василисы поглаживает мой лоб, а меня колотит озноб.

- Успокойся, Лешенька. Не надо так кричать. Ну?!

- Я кричал? - спрашиваю я, а зубы выстукивают джигу.

- Ох, наконец! - вздыхает она с облегчением. - Я уже снова хотела звонить в "скорую".

Я вижу, что под глазами у нее опять появились синяки, как тогда, после бессонной ночи. Еле двигаю рукой, чтобы погладить ее ладонь. Слабость чудовищная.

- Не надо "скорую", радость моя, - говорю я, - это пройдет.

- Пройдет, - вторит она и снова вздыхает, - когда?

- Ты бы поспала.

- Поспала? Ты бы видел себя и слышал. Безумие какое-то! - На ее глазах появляются слезы. Я пытаюсь ее успокоить, но вижу, что в этом нет необходимости.

Василиса смотрит на меня глазами безбрежного океана, и я тону в нем.

- Как ты думаешь, любовь может быть вечной?

- У любви много лиц, - автоматически откликаюсь я.

В синеве появляются облака, гладь океана покрывается рябью:

- Значит, невечна!

- Ну, я не знаю, - говорю я, понимая, что сказал не то, что она хочет слышать. - Это сложно: испытывать вечно одно и то же чувство. Мы ведь живем в мире перемен.

- Но мы живем?

Я гляжу на нее, и до меня доходит, что это не Василиса.

- Мы?

В этом биноме Ньютона, составленном из слов, таится огромный смысл. Я сам с трудом понимаю его, хотя и разразился мудрым местоимением.

На меня обрушивается абсурдность всяких слов и мыслей, всякого существования и чувств.

Мы? Кто - мы? Полная Луна и я?

Разве ж мы живем? Кого-то из нас нет, и физически не может быть рядом, нас разделяют тысячи лет. Но ведь это не так: мы говорим, мы видим друг друга, наконец, мы знаем друг о друге.

Я чувствую, что окончательно тупею. Мир перемен Перемен в чем?

- Может быть, ты права, и вечная любовь существует.

Внезапно я оказываюсь перед дверью, она распахивается, на меня обрушивается невероятный свет, я слышу голоса, необычную музыку, вижу какие-то фигуры, и прихожу в себя.

Василиса спит рядом, широко раскинувшись под одеялом. На улице темно. Несколько минут я пытаюсь сообразить, что из того, что я видел и слышал, правда. Так ничего и не решив, встаю и выхожу в другую комнату. Включаю телевизор и нажимаю кнопку телетекста.

Факт, меня не было двое суток.

В спальне раздается шуршание, по коридору шлепают шаги, и входит моя любовь. Оценив мое состояние долгим взглядом, она произносит с улыбкой:

- Так ты говоришь, вечная любовь все-таки существует?

                                                                                  6.

Игорь Юрьевич Лаврентьев проснулся в десять часов утра в своем загородном доме и поглядел на часы, но не смог рассмотреть ничего путного. Взгляд застилала полная и абсолютная пелена толщиной в полсантиметра. Слабой своей рукой он протер глаза, но цифры на электронном табло отчаянно двоились. "Семь не семь, - вяло поразмыслил он, - наверное, все-таки семь. А пусть будет семь!" - принял он государственное решение и снова уснул.

Проспав еще два часа, он, наконец, сумел разглядеть показания часов, отчего сильно возмутился.

"Мать вашу итить! У меня ж сегодня валютчики и Самоцветов!"

- Соловьев! - заорал он, но голос хрипел, сипел и дальше спальни вряд ли просочился. Прокашлявшись, он повторил процедуру крика, и на этот раз его многодецибелловый вопль должен был быть услышан даже на улице. Впрочем, дожидаться Соловьева он не стал, а вскочил с кровати и, выбежав за дверь в одних трусах, уже вполне грозно завопил в третий раз:

- Соловьев, мать твою итить!

Тишина, послужившая Вице-премьеру правительства ответом, заставила задуматься.

"Может, сегодня воскресенье? Так вчера Да нет, кой черт воскресенье? Вчера же пили с французами! Значит, четверг Вчера четверг, а сегодня пятница, значит!"

- Соловьев! - Игорь Юрьевич, топая босыми ногами, грузно спустился со второго этажа, заглянул в огромную, но совершенно пустую кухню, ругнулся и вышел на порог дома.

Окружающий лес встретил его больную с похмелья голову весенним звоном и запахом цветов, что вызвало в Лаврентьеве чувство отвращения к самому себе - пропитому и с отвратительным запахом во рту. Он дыхнул на весну перегаром и еще раз оглядел небольшой парк, разбитый вокруг дома. Кроме разрывающегося на части соловья, заменяющего присутствие провалившегося в преисподнюю Соловьева, никакой живности он не заметил.

Снова ругнувшись, он вернулся в дом и схватил телефон, начав лихорадочно тыкать в него пальцами. Однако вместо набора номера в трубке раздался голос, распевающий знакомую с детства песню:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные си-илы нас зло-обно гнетут.

"Проклятье! Что за идиотизм?" - отшвырнул он от себя телефон, будто это была змея, в результате чего была нажата кнопка селектора, и голос уже на всю гостиную продолжал выводить:

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще су-удьбы бессмертные жду-ут!

Но мы поднимем

Игорь Юрьевич догнал брошенный на пол телефон и закрыл ему глотку, вырвав шнур из розетки. Но телефон и не думал молчать. Песня прервалась, и голос, теперь уже похожий на голос Левитана, заявил:

- Передаем правительственное сообщение! Работают все радиостанции Советского Союза!

"Какого Советского Союза?" - застонал Лаврентьев и в изнеможении сел на стул.

- Сегодня, тридцать первого июня

"Какого июня? - Лаврентьев был бесконечно возмущен, - нет, и не может быть никакого такого тридцать первого июня. Впрочем фильм, книга. Так это розыгрыш!" Игорь Юрьевич с облегчением рассмеялся и стал слушать диктора уже в приподнятом настроении.

- за два года до Всемирного Потопа чеченские террористы захватили Первого Заместителя Председателя Совета Министров Советского Союза Лаврентьева Игоря Юрьевича. Политбюро ЦК КПСС, Верховный Совет СССР и Совет Министров СССР предъявили ультиматум Республике Ичкерия. В ультиматуме говорится

В этот момент в трубке что-то зашуршало и голос Высоцкого запел:

Лукоморья больше нет,

От дубов простыл и след,

Дуб годится на паркет,

Так ведь нет.

Выходили из избы

Здоровенные жлобы,

Порубили те дубы

На гробы.

Ты уймись, уймись, тоска,

У меня в груди.

Это только присказка -

Сказка впереди-и.

Осторожно поднявшись, убрав с лица умиротворенную улыбочку, Игорь Юрьевич взял телефон и, нежно держа его на безопасном расстоянии, вышел за порог дома, откуда со злостью швырнул адскую машину подальше, за забор. Закрыв за собой входную дверь и прислушиваясь к затихающим звукам, доносящимся из леса, он с облегчением вздохнул и направился в ванную комнату.

Сняв последнюю одежду, которой и было-то всего ничего, он залез под душ и стоял так несколько минут, стараясь придти в себя. Охлажденный мозг Игоря Юрьевича скрупулезно вычислял тех, кто мог разыграть с ним подобную шутку. Да разве это шутка?

"Отрезать меня - Вице-премьера - от связи с внешним миром, какие уж тут шутки?" Нет, оставалась, конечно, еще правительственная связь и мобильный телефон, но использовать их Игорь Юрьевич решил позже.

Он намылил голову, и в этот момент раздался звонок, который заставил бы даже памятник сойти с постамента и трусцой поспешить к телефону. Это была та самая спецсвязь с Президентом. Чертыхаясь по дороге в спальню, где стоял этот немаловажный в жизни Игоря Юрьевича аппарат, Вице-премьер пытался стереть с лица мыло, бесцеремонно ползущее в глаза. Правда, от этого оно залезло туда еще больше.

Добравшись до телефона, Лаврентьев выдохнул скопившееся нервное напряжение, кхекнул и достойным голосом произнес в телефон:

- Слушаю, Николай Борисович.

- Где тебя черти носят, дорогой мой? - прозвучал раздраженный голос Президента.

- Так французы только сейчас уехали, Николай Борисович, - отчаянно соврал Игорь Юрьевич.

- Ты что, не знаешь, что Валютный Фонд тебя ждет? Мы эту встречу готовили полгода, а ты мне про французов, мать твою итить! Где материалы?

- Так в столе у меня, Николай Борисович.

- На работе можешь не появляться больше. А в качестве наказания отправляйся-ка ты в Лемурию, за два года до Потопа.

- Слушаюсь, Николай Борисович.

Лаврентьев послушал гудки и уронил трубку телефона на рычаг.

"Все! Отставка! - отчетливо нарисовалась мысль. - Впрочем, - успокоил он себя, - из системы не выпадают, если только по собственному желанию, хотя и противно все это . Черт, где же прислуга?" Он досадливо вздохнул и уже сделал шаг к выходу из спальни, как вдруг до него дошло: "Да, но позвольте, какая Левурия? Какой Потоп?"

Он сел на стул, стоявший у выхода, не замечая, как продолжает стекать по голому телу мыло. В голове снова прозвучал голос Левитана: " за два года до Всемирного Потопа чеченские террористы "

"Что же это такое?" Похмелье оставило Игоря Юрьевича окончательно, вызвав сильную головную боль и сердцебиение.

В этот момент, когда отставленный Вице-премьер уже готов был поверить в глобальный заговор против него неведомых ему сил либо отвергнуть все известные и загнанные многолетним трудом в его голову материалистические учения, в комнате раздался детский смешок.

Он поднял голову. Перед ним стояла маленькая девочка, насмешливо оглядывая его голое, намыленное тело. Игорь Юрьевич был настолько ошеломлен, что даже не прикрыл свои интимные места, позволяя ребенку внимательно рассматривать все свои достоинства. Впрочем, видимо достоинства были не столь велики, поскольку девочку они мало интересовали. Она разглядывала его глаза, будто пытаясь проникнуть в глубину хм, ну не в глубину, а что там у него было с мыслями.

С минуту они молча глядели друг на друга, пока государственный служащий в запасе не выдавил:

- Девочка, ты как сюда попала?

- А меня аист принес, - звонко ответила гостья.

- Аист? Какой аист? - недоуменно спросил Игорь Юрьевич. - Ах, ты шутишь? Знаешь, у меня сейчас плохо с юмором, - сказал он, - ступай домой. Где ты

В это момент за окном спальни раздался шум, окно распахнулось, и в комнату влетела красивая птица.

- Вот этот аист, - сказала девочка, указывая на бесцеремонное создание природы, без пропуска и приглашения вторгшееся в покои высокого сановника.

Слова у Игоря Юрьевича кончились. Нет, он хотел, конечно, что-нибудь сказануть, отчего весь этот беспредел прекратился бы, и пусть даже с потерей должности, но голова вместе с надежной его жизнью осталась бы у него под контролем, а слова не шли. Нет, не шли. Слова были где-то там, глубоко, вне досягаемости сознания Игоря Юрьевича. Только остатки рефлексов все еще могли помочь.

Он сделал слабый жест, пытаясь прогнать наглую птицу, но та, словно не замечая голого человека, прошлась по его кровати, бросила там кучку помета, тщательно, по-кошачьи все это зарыла его, Лаврентьева подушкой, противным голосом, открыв клюв, проорала на него: "Мяу!" - и, нахохлившись, уселась в углу комнаты, то ли заснув, то ли ожидая приказаний своей хозяйки.

Страх, охвативший теперь Игоря Юрьевича, был самым сильным из тех, что испытал он за свою большую, пятидесятилетнюю жизнь. И драки в институте по молодости, и парткомы, где выворачивали его наизнанку, и срывы планов по добыче нефти, а в последние годы все эти "крыши", сосущие деньгу, оказывающие услуги по уводу денег из-под контроля налоговиков, а потом этим же и шантажирующие, - хватало всякого, натерпелся! Но страхи эти были объяснимы! Он сам их порождал и преодолевал их, контролировал, а здесь

Игорь Юрьевич заплакал, сначала даже не замечая, как первые слезы оставляют на мыле темные дорожки, а потом его прорвало. И он в голос как медведь заревел, жалея всего себя, жалея свои принципы и беззащитность перед этой маленькой, неизвестно откуда взявшейся девочкой, от великого стыда перед ней. Стыда за то, что вот он - голый и беспомощный - позволяет ей делать все, что заблагорассудится, что птица какая-то - совершенно нелепая - наложила в его кровать кучу дерьма, а он даже не смог прикрикнуть на нее. А ведь еще вчера его видел по телевизору весь мир, от него что-то зависело в этом большом мире, с ним считались сотни миллионов людей, он был силен, и он был сама власть.

А сейчас? Сейчас Игорь Юрьевич ощущал, что есть вещи совершенно ему непонятные, не укладывающиеся ни в какую систему известных ему законов, если, конечно, не принимать во внимание всякую мистическую чушь, о которой, впрочем, кроме как из сказок, он все рано ничего не знал.

На его голову легла легкая рука и начала его поглаживать, успокаивая.

- Не надо плакать, - приговаривал детский голосок, - все образуется. Кроме государственных законов, есть и другие. Не всем доводится столкнуться с ними вот так, как вам, а кому довелось, начинают новую жизнь.

Но Игорь Юрьевич не хотел новой жизни, не умел он с новой жизнью обращаться. Слова девочки взорвали его загнанное в угол самолюбие, и он схватил ее, сдавив со всей силы, думая убить, задушить, смести вместе с ее жизнью свалившееся на него наваждение. Маленькое тельце из-под хлопчатой рубашки дарило его холодному от воды дряблому животу тепло и нежность юности. В воспаленном мозгу Вице-премьера возникла сцена мести и насилия. Он с наслаждением думал, как будет убивать эту маленькую тварь, разрывая ее на части, до крови, до последнего крика, чтобы неповадно было таким, как она, ничтожествам издеваться над ним - Вице-премьером Правительства России.

Но что же это? В руках пустота! А девчонка стоит около аиста, поглаживая его шею, и задумчиво смотрит на Игоря Юрьевича.

- Посмотри, Красавчик, какой дядя грубый. Я к нему с нежностью, а он руки распускает. Ну, - вздохнула она, - будь по-его.

Птица, показав на мгновенье чуть ли не медвежьи - так показалось Лаврентьеву - зубы, рыкнула, как тигр, и на Игоря Юрьевича прямо из воздуха опрокинулась бадья крови, а в комнату влетела стая мух, которые полезли в глаза, в уши и рот. Краем глаза он видел себя в зеркале, превратившегося в шевелящуюся, окровавленную мумию, но через мгновенье и этот глаз превратился в кашу.

Истерически закричав, Лаврентьев кинулся в душевую, включил воду и, содрогаясь нервной дрожью, начал лихорадочно смывать с себя кровь. Минут двадцать он сидел в ванной, боясь выйти наружу. "В конце концов, - рассудил Игорь Юрьевич, - не могу же я здесь сидеть вечно".

Открыв дверь, он высунул голову и огляделся. В доме было тихо. Неслышно ступая, он подошел к двери спальни и прислушался. В тот же миг зазвонил президентский телефон, и Лаврентьев подпрыгнул от неожиданности. Сердце выстукивало неровные пулеметные очереди, он задыхался, входя в комнату. Семеня к заветной трубке, он заметил, что в спальне все было так же, как если бы он только что встал. Даже подушка была на прежнем месте, а окно закрыто. И мух не было. Вот тут-то Игорь Юрьевич совершил прежде недопустимый для себя поступок. Вместо того чтобы подойти сразу же к телефону, он кинулся к кровати, отшвырнул одеяло, а затем подушку. Кровать была абсолютно чиста. Поэтому голос Вице-премьера уже не был столь спокоен, когда он сказал, вместо обычного "Слушаю, Николай Борисович!":

- Алл !

- Ты почему не по форме представляешься? - раздалось в трубке.

И тут Игоря Юрьевича понесло:

- Какой форме? Что вы от меня хотите? Вы уже послали меня в отставку? Чего еще?

- Ты, мать твою итить, что несешь? Кто тебя куда посылал? Перебрал, что ли, накануне с французами?

Лаврентьев еще больше похолодел.

- Так ведь вы звонили уже!

- Неужели? Да я встал полчаса назад. Мне больше делать нечего, как по ночам тебе звонить.

- Э э извините, Николай Борисович, а сколько сейчас времени? - Тут Игорь Юрьевич посмотрел на свой любимый будильник и на этот раз отчетливо увидел, что там светится цифирька "шесть" и еще "пятьдесят два", после чего он вообще перестал что-либо понимать.

- Слушай, - спокойно говорил голос на том конце провода, - я не знаю, что там у тебя происходит, но мне все это не нравится. Может, тебе врача моего послать?

- Врача? Какого врача? Да врача! Нет, - дошло до него, - не надо врача. Зачем? А впрочем .

Тут в зеркале проплыла фигура знакомой девочки, и из уст Игоря Юрьевича вперемешку с руганью понеслось:

- Да пошли вы все в задницу со своими врачами, лекари убогие! Слышать и видеть вас всех не могу больше, рожи пьяные, козлы поганые! Дети, Высоцкие, президенты. Ага, Пре-зи-дент, тоже мне, - с издевкой произнес он, - какой ты Президент, свинорылый паразит! Да

- Ну, ты сам все решил, - прозвучал спокойный голос, и в трубке раздались гудки.

- Вот, видишь, Машенька, человек сам выбирает свои пути, - раздался позади Игоря Юрьевича мальчишеский голос.

- Да, - отозвалась девочка, болтая ногами на кровати, - и нечего Серебряному Медведю тратить на него свои силы.

Лаврентьев обернулся, глаза его налились кровью, но в этот момент зазвенел будильник, а в комнату постучали. Дверь осторожно приоткрылась, и заглянул Соловьев.

- Вы уже на ногах, Игорь Юрьевич? Доброе утро!

- Ты ты - Лаврентьев вырвал из розетки будильник и швырнул в помощника. Тот посторонился, пропуская мимо себя летящий объект, и возмущенно спросил:

- Вы чего?

- У меня тут дурдом, а вас всех ветром сдуло! Где был?

- Спал, как и все. Времени-то сколько!

Лаврентьев понимал, что со временем что-то не так, и хотя это объясняло отсутствие обслуги, но не объясняло всего, что произошло с ним до этого, и ограничился полуистеричным приказом:

- Немедленно вышвырни этих детей из дома!

Внимательно оглядев комнату, Соловьев удивленно спросил:

- Каких детей?

- Вот этих! - ткнул Лаврентьев в сторону Маши и Пернатого Змея, с интересом наблюдавших за происходящим.

Помощник странным взглядом посмотрел на Вице-президента, и тот понял, что он не видит никого, кроме его собственной персоны. В этот момент из-за ворот дома раздался гудок машины. Игорь Юрьевич прильнул к окну, сердце его забилось еще сильней.

- А вот и торжественный эскорт, - прокомментировала Маша появление кареты "Скорой помощи" и двух "Ауди" с мигалками.

Игорь Юрьевич схватился за сердце и потерял сознание.

                                                                                        7.

- Все чисто?

- Чисто, но есть информация.

Евгений Дмитриевич заерзал в кресле. Информация от палача - он этого не любил. Он вообще предпочитал общаться с ним пореже и только по телефону.

- Встреча нужна?

- Нет, только телефон того, кого вы ищете.

- Говори.

Кольский записал номер и положил трубку.

"Вот так-так. Анжела перед смертью раскололась! Это ее почти оправдывает, хоть и посмертно!" - цинично подумал Евгений Дмитриевич, а поняв свой цинизм, впал в легкое раздражение на самого себя.

Опять раздался звонок.

- Да! - сказал он.

- Евгений Дмитриевич, звонит секретарь Игоря Юрьевича. Соединить?

- Конечно! - сказал Кольский, но тут же подумал, что Верочка сказала не "звонит Игорь Юрьевич", а звонит "секретарь". Раньше такого не было.

- Алло, - услышал он в трубке.

- Да-да, слушаю! Кольский!

- Евгений Дмитриевич, я должна вам сообщить, что Игорь Юрьевич серьезно заболел. На его место назначают Витебского Эдуарда Филимоновича.

У Кольского в голове возникло не меньше сотни вопросов, но он понимал, что секретарь и так оказала ему услугу, сообщив правительственную информацию. Поэтому сказал:

- Спасибо, Зинаида Павловна. Если вам что-нибудь будет нужно или, не ровен час, вы останетесь без работы, милости прошу. Приходите, не стесняйтесь.

- Спасибо, Евгений Дмитриевич. Буду иметь в виду.

Кольский положил трубку и схватился за голову.

Без Лаврентьева он был никем, а Витебского видел несколько раз в приемных Правительства и даже незнаком с ним. "Что же случилось? После появления этого Кудрина все идет кувырком. Надо бы голову ему оторвать, но сейчас будет не до этого".

Он нажал кнопку селектора и попросил Верочку соединить его с Управлением кадров Правительства.

- Нина Геннадьевна, - сказал он бодро, - рад слышать ваш неунывающий голос.

- А-а, Евгений Дмитриевич. Добрый день, - немолодая дама редко была рада звонкам. - Что, прослышали уже?

- Прослышал.

- Ну и уши у вас. Сама только постановление получила.

- Так ведь без ушей не проживешь в нашем-то деле.

- В вашем - да. Чем могу?

- Мне бы знать, когда Эдуард Филимонович к обязанностям приступает? - Кольский затаил дыхание. Дама была начальником Управления, характер имела скверный и подозрительный, но на этот раз пронесло.

- Так уже.

- А как мне с ним связаться?

- По номеру Лаврентьева, - с великим одолжением упало в трубку.

- Спасибо преогромнейшее, Нина Геннадьевна. Должник ваш навеки.

- Ну-ну, помните об этом, - сказала дама, хотя оба знали, что она никогда не обратится к нему за помощью. Из другой касты была, из старой гвардии. А он - новичок, однодневка. Не прошел еще срока испытательного в номенклатуре. Да и нюх у нее на однодневок был что надо. За версту их чуяла.

Кольский сел и с минуту пытался думать. "Надо поехать к Витебскому, но с чем?" Евгений Дмитриевич в любом случае должен был к нему поехать, однако - одно дело, что-то зная о происшедшем, а другое - пытаться вытянуть информацию, чтобы разнюхать планы начальника на будущее.

Он снова схватился за телефон. Минуя секретаря, набрал домашний номер Лаврентьева. К телефону долго никто не подходил. Затем мужской голос сказал:

- Алло!

- Могу я слышать Игоря Юрьевича? - спросил Кольский.

- Игорь Юрьевич в больнице, - ответил голос.

- Соловьев, ты? - обрадовался Евгений Дмитриевич.

- Да, а это кто?

- Да Кольский, Кольский!

- Здравствуйте, Евгений Дмитриевич!

- Что у вас там случилось?

- В двух словах не расскажешь, - сокрушенно и с легким страхом сказал Соловьев.

- Я могу приехать?

- Приезжайте.

Через час Евгений Дмитриевич уже слушал короткий, но эмоциональный рассказ Соловьева.

- Я вхожу, как обычно, а в меня летит будильник. А потом он говорит: ты, мол, где был? Будто не знает, что мы встаем в шесть тридцать, а его будим в семь. А сам возбужденный такой, глаза блестят лихорадочно. Я понять ничего не могу. А он вдруг и говорит: вышвырни, мол, этих детей из дома. Представляете?! - Соловьев посмотрел на Евгения Дмитриевича, и тот заметил, что его состояние близко к истерике. - А в комнате-то никого и нет! - торжествующе объявил рассказчик.

- А тебе не послышалось насчет детей? - спокойно спросил Кольский.

- Да нет, Евгений Дмитриевич! У меня-то голова на плечах есть. И вот еще что, - пытаясь доказать, что голова действительно есть, добавил Соловьев, - я заметил, что Игорь Юрьевич был уже после душа, чего прежде не бывало в такие часы. Но и это еще не все, - вдруг осекся он, и Кольский понял, что есть деталь, которая никак не поддается простому объяснению телохранителя.

- Ты говори, Миша, говори, я слушаю.

- Телефон на первом этаже был вырван из розетки, а нашли мы его аж за забором, - почти мистическим шепотом закончил Соловьев.

- Вот как? А как же Игорь Юрьевич в больницу-то попал?

- А вот это тоже странно, - скривил тот в недоумении лицо, - только все это случилось, ну, только он сказал про детей, как подъехали две машины сопровождения с мигалками и "скорая".

- "Скорая"? - удивился в первый раз за весь разговор Кольский.

- Да, "скорая".

- Кто ж ее вызвал?

- То-то и странно, из наших никто, да и Игорь Юрьевич, хоть и нервным был, но мне про плохое самочувствие ничего не сказал! И выглядел, хоть и возбужденно, но вполне сносно.

- А что сказали приехавшие?

- Показали крутые корочки Службы безопасности и сказали, что выполняют распоряжение Президента. Тот, мол, получил информацию, что Лаврентьев заболел, и прислал своих врачей.

- Вы это проверили?

- Как положено! - напыжился Соловьев.

- А что же Игорь Юрьевич?

- Хм, а вот тут еще одно. Как машины подъехали, он подошел к окну, да увидел их, обернулся, так странно посмотрел куда-то в пустое место мимо меня, побледнел и упал в обморок.

- Сердце? - быстро спросил Евгений Дмитриевич.

- Врачи сказали: да!

- Здорово, - подытожил Кольский, - но непонятно!

- Вот именно, - согласился Соловьев, - многое непонятно. Как Президент мог заранее знать, что у Игоря Юрьевича будет приступ?

Кольский, посмотрев на Соловьева, попытался сдержать смех, но не выдержал и от всей души захохотал: вопрос был, хоть и идиотский, но не в бровь, а в глаз. "Президент - провидец! Это ж надо такое придумать!"

Соловьев недоуменно пожал плечами, но Евгений Дмитриевич успокоил его, насмеявшись:

- А ты молодец! Правильно мыслишь!

Тогда и Соловьев улыбнулся.

Еще через два часа Кольский входил в кабинет Витебского.

- Здравствуйте, Евгений Дмитриевич! - поднялся тот из-за своего стола и, пожимая руку посетителю, предложил: - присаживайтесь.

Лет сорока, то есть совсем молодой для новой должности, высокий, атлетически сложенный "Идеал политика и мужчины", - хмыкнул про себя Кольский.

- Курите, если хотите, - предложил Вице-премьер, - и я покурю. - Он мягко улыбнулся, доставая сигарету и щелкая зажигалкой.

"Ох хо-хо, - вздохнул Евгений Дмитриевич, - универсал! Мягко стелет - жестко спать! Обаятельный в первые две недели, а потом щепки-то полетят. Не удержусь!" - решил он про себя.

- Чем порадуете, Евгений Дмитриевич? Как ваш бизнес?

- Все в порядке. Я решил нашим донорам установить тарифы в условных единицах.

- Что, обороты падают?

Кольский чуть не подавился дымом. "Ничего себе. Скорость мозгов! Или утечка информации?"

- Да, упали за полгода.

- Ну что ж, верное решение. Есть какие-нибудь проблемы? Помощь нужна?

- Да нет. У нас все в порядке. - Не мог же Кольский тут же рассказать незнакомому человеку о своих проблемах, несмотря на то, что тот Вице-премьер,.

- Евгений Дмитриевич, - взял инициативу разговора в свои руки Витебский, чем насторожил Кольского, - секретности вашего бизнеса придается в Правительстве большое значение, и я понимаю, почему. Но вот до меня дошли слухи, что некто Кудрин, - при этой фамилии под мышками Кольского потекли струйки холодного пота, - интересуется этой проблемой слишком серьезно. И гибель Николая Ивановича Евдокимова связывают с его именем. Что вы об этом думаете?

Несколько минут десятки вопросов в голове Евгения Дмитриевича совершали хаотичное движение, сталкиваясь, матеря друг друга и споря: откуда знает, что говорить, что еще знает, откуда такая скорость, какого черта я вообще пришел сегодня и так далее.

Все это время Витебский расслабленно сидел в бывшем кресле Лаврентьева, курил и наблюдал за реакцией Кольского. Наконец тот выдавил:

- Я вообще мало понимаю в том, что происходит, если откровенно.

- Конечно, откровенно! - подхватил Вице-премьер, - нам же с вами работать.

- Да-да, работать, - не очень этому веря, повторил Евгений Дмитриевич. - Видите ли, Эдуард Филимонович, странная смерть Евдокимова, потом болезнь - опять же странная! - Лаврентьева произвели на меня гнетущее впечатление. Я пока не сформировал своего отношения к этому.

- Ну хорошо, - согласился Витебский. - А что - Кудрин?

- Кудрин опасен, насколько я успел разобраться. Очень опасен.

- Не понимаю! - воскликнул тот. - Чем может простой человек быть опасен государственной структуре? Что он делает? Нападает, публикует информацию? Ворует?

Кольский как-то не задавался этими вопросами, но нашелся:

- Достаточно того, что он пытается собрать информацию. Для нас это уже представляет угрозу.

Витебский молчал несколько секунд, но соображал он на несколько порядков быстрее Лаврентьева и, пожалуй, быстрее самого Кольского, что вряд ли могло понравиться последнему.

- А почему он начал собирать информацию? Кто его подтолкнул?

- У него был друг, который начал делать .

- Которого убрали?

Кольский похолодел. Он становился на очень шаткий мостик, который грозился вот-вот пойти ко дну. Сказать "да" означало признаться в преступлении, а кто знает, чем дышит новый Вице-премьер? Сказать "нет", значит, соврать, а при информированности того, неизвестно, куда это приведет.

- Я не знаю. Этим занимался Игорь Юрьевич, - нашел он дорожку.

Эдуард Филимонович мельком глянул на Кольского, и тот не понял: проглотил Вице-премьер информацию или нет. Постепенно возникало ощущение, что он попал на перекрестный допрос, и от этой мысли Евгению Дмитриевичу стало совсем нехорошо.

- А вы встречались с Кудриным?

- Нет. Ищу.

Кольскому показалось, что вопросы заканчиваются, и он уже воспрял было духом, как прозвучал следующий выстрел:

- Евгений Дмитриевич, а вы не знаете, куда делась секретарь Евдокимова?

- Секретарь? - сделал он удивленное лицо, - нет, меня это не интересовало.

- Вот как? А мне известно, что дня три назад она попала к вам, и больше ее не видели.

- Странно. Мы беседовали с ней. Ничего интересного она не рассказала и ушла, - Евгений Дмитриевич решил идти напролом.

- Угу-угу, - как филин проухал Вице-премьер, покопался у себя в столе и достал видеокассету, после чего протянул ее Кольскому со словами: - посмотрите на досуге.

Евгений Дмитриевич отчего-то очень не хотел брать кассету, но отказаться от нее он не мог.

Прощался Витебский так же радушно, как и принимал. Легкая улыбка, твердое пожатие руки, вот только Кольскому было совсем неуютно рядом с новым шефом.

Выйдя из "Белого дома", он очень хотел поехать домой, но папка, в которой лежала кассета, не давала ему покоя. До дома было значительно дальше, чем до работы.

- В офис, - кинул он водителю.

Проходя через приемную, он даже не глянул на Верочку, сказав отрывисто:

- Никого! - прошел к себе и вставил кассету в видеомагнитофон.

Здесь было все: и эротика с Анжелой, и разговоры с ней, и все, что происходило в кабинете за последние две недели. Сил, чтобы встать и исследовать свой кабинет на наличие видеокамеры, у Евгения Дмитриевича не было. Да и смысла в этом тоже не было никакого. Поздно.

"Чем же занималась служба безопасности? Ха-ха-ха, - нервно рассмеялся Евгений Дмитриевич, - так она и снимала это все. Господи, в каком же мире мы живем?!" - нашел он крайнего во всей этой истории.

Пока он смотрел кассету, в кабинете стемнело. Он подошел к окну, не включая света, и посмотрел на вечернюю Москву. Там все было по-прежнему, жизнь продолжалась: куда-то неслись машины, спешили люди.

"В конце концов, - подумал Евгений Дмитриевич, - я ведь делал все это не в своих интересах. Я же должен был защищать государственную тайну, а мои отношения с женщинами не должны никого волновать", - решил он и ему стало легче.

Внезапно он услышал, как за спиной открылась дверь в его кабинет. Кольский обернулся и обомлел. Перед ним стоял Евдокимов: совершенно бледный, лицо под цвет белой рубашки - но живой!

Евгений Дмитриевич замер, будто надеялся, что привидение его не заметит.

Дверь снова открылась, и вошла - цвет лица Кольского теперь мало чем отличался от лица вампира - вошла Анжела.

- Здравствуй, Женя, - произнес Николай Иванович.

- З-здравствуйте, - дрожащим голосом откликнулся хозяин кабинета.

- Как живешь?

- Х-хорошо, - похоже, Евгений Дмитриевич начал заикаться.

- Анжела мне сказала, что ты плохо себя ведешь, - подходя на пару шагов ближе, сказал Евдокимов.

- Я н-не

Внезапно рука вампира выбросилась вперед, удлинившись не меньше, чем в три раза, и схватила Кольского за горло. Тот попытался кричать, но изо рта теперь могли вырываться только хрипы. Единственное, что он смог сделать, так это заметить, что рука, державшая его, позеленела и мало напоминает человеческую. В комнате разлился запах могилы.

- К тому же, - продолжал Евдокимов, подтягивая к себе жертву, - мы слегка проголодались, и нам нужны силы.

Последнее, что увидел в своей жизни Евгений Дмитриевич, были клыки Анжелы, впившиеся через мгновение в его шею.

                                                                                8.

- Л-леш-ша-а, - раздается позади меня шипение, и я, еще не обернувшись, уже знаю, кто это. Останавливаюсь и жду. Не побегу же я!

Шаги приближаются, и до меня доходит, что Евдокимов не один. Поворачиваюсь. Анжела! Не очень приятный сюрприз. Впрочем, для нее неприятный. Мне все равно.

Прежде я бы кинулся бежать от этой мрачноватой парочки, выследившей меня ночью. Но уже не теперь, не теперь.

Вокруг заброшенный пустырь на восточной окраине Москвы, где одиноко высится небольшой резервуар, обнаруженный мной в результате слежки за машинами донорского центра. Именно здесь они оставляют часть своей добычи. Остатки едут куда-то еще. Следить за всеми частями у меня не было времени.

- Как, - с издевкой спрашиваю я, - вы живы, Николай Иванович?

- Я бес-с-смертен, если ты помнишь. Хотя, где тебе знать, что это значит? - Евдокимов быстро протянул руку в сторону моей шеи, та превратилась в длинную, зеленую клешню, но тут же удивленно одернул ее.

- Голубая кровь?! - злобно произнес Николай Иванович.

- Наверно, голубая, - иронизирую я, - ведь вы эксперт в этой области. Ваше слово - закон! А я не знаю

- Мне нужна голубая кровь! Я смогу вернуться к Отцу!

Евдокимов смотрит на меня, как на сосуд с кровью. Что ж, по-своему он прав. Только проблема эта не моя. Я обращаюсь к девушке:

- Ты-то как с ним оказалась?

- Николай Иванович, - она нежно посмотрела на Евдокимова, - нашел меня перед самой моей смертью и поцеловал так, как еще никто не целовал.

- Как вы меня обнаружили? - Я стараюсь не обращать внимания на приближающегося ко мне по маленькому шажку Евдокимова.

- У твоего мобильного телефона очень музыкальный голос. Помнишь, ты ведь звонил своей крошке из машины, и я запомнила тон цифр.

Я начинаю волноваться:

- С ней все в порядке?

- А ты - но Евдокимов пристально глянул на Анжелу, и девушка замолчала.

Я достаю телефонную трубку и начинаю набирать номер Василисы, но в этот момент вампиры бросаются на меня с обнажившимися клыками. Я стою не шелохнувшись, представляя вокруг себя вращающийся, огненный шар.

- ОММММММММММММ!!!

Николай Иванович, достигнув невидимой границы, с визгом отлетает обратно. Анжела останавливается раньше. Я прислушиваюсь к телефонным гудкам. Никого! И волнуюсь еще больше.

- Если с ней что-нибудь произошло - я обрываю фразу и грожу указательным пальцем. Надеюсь, мои интонации сами объяснили им что к чему.

Евдокимов поднимает ледяной ветер, и я физически ощущаю, как остывает мой шар. Несколько минут мы боремся на энергетическом уровне. Я еще не знаю своих новых сил, но в какой-то момент вспоминаю о самом ярком образе прошедших дней.

- ООЕАОХХХХХХХХХО!!!

Я не слышал этого слова во сне и уж тем более в жизни. Оно приходит само. Над головами, подобно Солнцу, вспыхивает Луна. Свет ярок даже для меня, становится почти жарко. Он - настоящий, яркий, греющий, как тогда за дверью! Раздается выворачивающий душу вопль.

Анжела кричит, пытаясь остановить меня:

- Мы не трогали ее!

Но уже поздно.

Я вижу, как дымятся вампиры, превращаясь в кучки пепла. Жаль! Для ученых они представляли собой клад. Коротко вздохнув над останками, я гашу солнечную иллюзию и продолжаю свой путь.

Снизу лестница резервуара кажется мне не очень длинной, но снизу всегда все кажется проще. Путь наверх занимает около трех минут. Люк, естественно, оказывается закрытым. Я произношу любимое Последним Императором:

- КХХХУМ! - и замки отлетают.

В глубине резервуара не видно ни зги. Меня удивляет, что и запаха никакого нет. Если здесь хранят кровь, должен же быть запах. Включаю фонарь. Внутрь ведет еще одна лестница, и я начинаю спуск. Резервуар пустой. А ведь еще сегодня здесь разгрузился десяток машин. Не понимаю!

Я уже на дне, но кроме железа под моими ногами, здесь ничего нет. Наклоняюсь и провожу рукой по полу. Сухо! Неужели ошибся? Это было бы не очень здорово.

Иду в центр этого сооружения.

Вы никогда не падали в подпол или еще куда-нибудь, когда этого совсем не ждете? Идешь себе, идешь и вдруг - бац! - и уже сидишь. Вокруг темнота, и понять, как ты сюда попал, сразу не удается. Ощущение такое, что кусок времени из последовательности событий вырезан. Вот ты там, наверху, а вот ты уже внизу - монтаж, однако!

Сейчас я испытал все это на себе. В полной темноте - фонарь при падении остался наверху - до меня доходит, что я, видимо, все-таки не ошибся. Здесь, вокруг меня есть следы крови. Одновременно с этой светлой мыслью надо мной что-то закрывается, и я понимаю, что оказался в западне. С четырех сторон от меня находятся стенки железного ящика. Не знаю, может, друг, написавший в свое время "фобия пожаров и ограниченных пространств", был недалек от истины. Но истерика, готовая начаться, сменяется новым шоком: я снова проваливаюсь.

На этот раз я падаю в какую-то жидкость, и мне даже не хочется думать, в какую именно, потому, что я точно знаю, что это кровь. Дна я не достаю. Ужас, подобного которому я не испытывал даже перед змеей, парализует мой мозг. Я плююсь кровью, барахтаюсь в ней, кровь стекает, пенится на мне, а периодически я выдуваю кровавые пузыри. В конце концов, я понимаю, что выпил крови не меньше литра. И эта мысль парализует меня.

Сознание, привыкнув к перемещению между мирами, как всегда, спасается бегством, стремясь к заветной двери, за которой свет и музыка Сфер. Но его тут же вышвыривает обратно, поскольку мое тело несется с огромной скоростью по туннелям вместе с потоком крови. Я не знаю, что такое время, но его не было для тех, кто строил эти лабиринты. Потом я мог бы вспомнить каждый поворот, каждое разветвление, но они были бы лишь моей памятью, а здесь, в реальности, все произошло мгновенно.

Передо мной шлюз и новая лестница. Проскальзывая выпачканными в крови руками и ногами по железным ступеням, я поднимаюсь наверх. Люк открыт. Выбираюсь. Передо мной незнакомая, гористая местность, похожая на вулканический кратер. Внизу плещется озеро. Воздух по-лесному чист, и я, вдоволь набултыхавшись в крови, особенно остро ощущаю состояние своей нервной истощенности. Падаю на землю и плачу, выпуская наружу всю скопившуюся внутри грязь.

Думать ни о чем не хочется. Нарыдавшись вдоволь, я встаю и, спотыкаясь, спускаюсь с гребня к озеру. Не раздеваясь, бросаюсь в его воды. Стараюсь отмыть всего себя, ожесточенно тру одежду, уши, глаза. Наконец, ощущаю себя чистым и собираюсь выйти на берег, как понимаю, что вода произвела на меня какое-то особенное действие. Нервозность полностью исчезла, я стал бодрым и радостным, будто не был я только сейчас в потоке крови глубоко под землей. Странно! Плаваю еще несколько минут, наслаждаясь теплом и живительностью влаги. Выхожу.

Вода стекает ручьями. Я собираю валежник и заклинанием - зажигалка, конечно, не работает - поджигаю его. Снимаю с себя одежду и сушу. Ночь великолепна. Из глубины кратера отчетливо видны звезды, а гребень отрезает от меня весь окружающий мир. Я один здесь, на этой Земле. Но где-то далеко отсюда есть моя Василиса. Не соврала ли Анжела? Интуиция говорит, что нет. Когда-нибудь мы вернемся сюда вместе. Сюда Куда сюда? Где я? "Бедный, бедный Робинзон Крузо!" - вспоминаются слова попугая.

В этот момент я понимаю, что этот мир не создан для меня одного или даже для нас с Василисой вместе. Невдалеке раздается фырканье. Я поворачиваюсь от костра и вглядываюсь в темноту. Это олени. Их не меньше шести. У одного из них, идущего позади, явно поранена задняя правая нога. Он передвигается на трех. С трудом пьет воду, а потом входит в глубину. Я наблюдаю за всей этой сценой с жалостью и с удовольствием одновременно. Когда еще увидишь животных вне клеток зоопарка? Олень выходит из воды, а моя челюсть отвисает, и глаза лезут из орбит, пытаясь приблизиться к чуду: животное совершенно здорово! Стряхнув с себя воду, маленькое стадо величественно удаляется в лес. А я возвращаюсь к кромке воды.

Что же это за озеро? Сначала я но у меня не было повреждений, а у оленя

Ничего необычного я, однако, так и не нахожу. Вода и вода, разве что много ее, так ведь озеро тоже не чашка.

Через час натягиваю на себя подсохшую одежду и опять сажусь к костру, с удовольствием наблюдая за танцующим огоньком.

Что-то снова меняется. Я отрываю взгляд от костра и вижу перед собой Пернатого Змея. Он стоит и, подобно мне, смотрит на огонь. Почувствовав мой взгляд, улыбается впервые за все время, что я его знаю.

- Пойдем, - говорит он.

Я хочу спросить - куда? - но понимаю, что это глупо, сам все увижу. Мы поднимаемся снова на гребень. Здесь юный Кецалькоатль оборачивается и смотрит на озеро, вынуждая последовать своему примеру и меня. Мы молчим некоторое время, и вдруг я понимаю, что не так в этом озере: оно светится! Море и океан тоже светятся, но по-другому. Здешний свет был похож на то, как если бы по всему дну располагался мощный его источник. Снизу я этого не мог видеть из-за глубины.

- Это одна из семи Чаш Грааля, как вы их называете.

Я удивленно смотрю на него, но потом понимаю, что все окружающее меня действительно напоминает огромную чашу.

- Много тысячелетий назад, задолго до всяких цивилизаций, в семи частях света Отец наш создал источники энергии, которые вы называете природными, а в последнее время еще и ядерными. Они породили на планете множество мутаций, включая создание биологических существ, а позже и самого человека. Вокруг этих источников образовывались все виды животных и новые расы.

- Природный ядерный реактор, - бормочу я, но мой провожатый уже тянет меня за собой. Однако я все же успеваю задать еще один вопрос: а где мы?

- Недалеко расположен современный Волгоград.

Подойдя к какому-то камню, он говорит:

- КХХХУМ! - и камень отодвигается, открывая большой, освещенный проход.

В этот момент я чувствую, что ощущение искажения временных потоков покидает меня. Я снова нормально воспринимаю действительность .

Проходя по длинным коридорам, я вертел головой направо и налево. Здесь все было похоже на огромную, современную лабораторию, только тишина давила мне на уши. Даже покрытие полов, совсем не похожее на ковер, полностью гасило звуки наших шагов.

Через некоторое время мы вошли в большой зал, где находилось несколько человек в белых кимоно.

Один из них подошел к нам.

- Здравствуйте, Алексей!

- Здравствуйте, - ответил я, с интересом разглядывая бородатого человека, который был явно европейцем, но все равно здорово напоминал Серебряного Медведя. Та же борода, то же лукавство в глазах.

- Несмотря на все трудности, связанные с дорогой, ваш путь еще не закончен.

- Отчего же, - поинтересовался я, - разве это не лаборатория крови?

- Хм, лаборатория, лаборатория, - заверил он меня, - но вы здесь не для экскурсии.

- Как это? - не понял я. - Я ведь сам сюда нашел дорогу, хоть и с помощью этого мальчика.

- Давайте договоримся, - твердо сказал мой собеседник, - несмотря на все ваши приключения и духовный рост, вы мало что знаете о том, как в этом мире все происходит. Просто допустите мысль, что всем управляет высшая сила, и никаких случайностей не бывает.

- Но это скучно, - закапризничал я.

- А я ведь не сказал, что я прав. Я предложил, чтобы вы просто допустили эту мысль. Хорошо?

- Можно, - нехотя согласился я.

- Некоторое время, - продолжил мой собеседник, - я посвящу вам и покажу лабораторию, к которой вы так стремились, а потом вам нужно будет заняться другими делами. Кстати, меня зовут Никодим.

- Очень приятно, - кивнул я.

- Сейчас мы находимся в отделении прогнозирования. - Никодим сделал широкий жест рукой, показывая на окружавшую нас обстановку: приборы, стеллажи и основной резервуар посередине. - В этом резервуаре находится примерно одна капля крови каждого человека на Земле. Каждого, чью кровь нам удалось получить, - поправился он. - Здесь мы прогнозируем поведение того или иного человека.

- Каким образом? - решил я уточнить.

- Каждая капля помечена реактивами, и мы можем наблюдать за поведением каждой из них в сообществе. Вот, например, - он указал на прибор со светящимися цифрами, - это показания реакций, стабильности и взаимодействия вашей крови с другими.

Я тупо наблюдал за изменением показаний.

- Откуда же вы взяли мою кровь?

- Сразу же после вашего рождения у вас брали анализы.

Я сдаюсь. Этого даже вспомнить нельзя.

- Что же со мной сейчас происходит?

- Вы приближаетесь к порогу этого мира, - ухмыльнулся Никодим, догадываясь, что я все равно не пойму, о чем он говорит. Но из вредности я не стал задавать ожидаемых им вопросов. Все происходящее по-прежнему было для меня запредельным. Зачем же задавать вопросы, на которые не можешь понять ответ.

- И вы можете управлять этим? - сделал я умное лицо, что не произвело никакого впечатления на моего собеседника.

- В большой степени, но не абсолютно.

- А как вы отделяете одну кровь от другой?

Тот изумленно смотрит на меня, будто впервые видит, настолько он шокирован ограниченностью моего ума, но соизволяет произнести:

- Нам не нужно ничего отделять. Вы же сдаете кровь не в цистерну.

- А как же машины, лабиринты?

Я понимаю, что мы мыслим разными категориями. Для него не существует тех вопросов, которые роятся в моей голове, легкие как рыженькие тараканчики.

А-а, - доходит до него, - вот вы о чем. Так это далеко не главная часть потока. Чистая кровь поступает в охлажденном виде в отдельных упаковках, где уже присутствует сделанный вашими врачами ряд показателей.

Что-то искрит в моей голове, и я спрашиваю, наконец, что-то умное:

- А как же в древности, когда доноров не было?

Но его и это не смущает:

- Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

Я качаю головой.

- Что же происходит после прогнозов?

- В других лабораториях, - он машет рукой в дальний конец зала, - производятся эксперименты по смешиванию крови. Там мы различными способами моделируем новую кровь, затем помещаем ее в аналогичный этому резервуар и смотрим на ее поведение.

- Но количество резервуаров должно быть бесконечно, - удивился я, - столько же, сколько вы создаете новой крови.

- Нет, из сотен тысяч экспериментов редко когда один считается успешным и по-настоящему новым. Все остальное можно прогнозировать с помощью простых расчетов, - объяснил Никодим.

- То есть поведение обычного человека и так можно просчитать, - догадался я.

- Вот именно.

- А можно повлиять на существующего человека путем влияния на его кровь?

Экскурсовод отреагировал мгновенно:

- Мы занимаемся моделированием человечества, а не черной магией. И ваше присутствие здесь блестяще это доказывает.

- Чем же тогда отличается моделирование от черной магии? - бурчу я себе под нос, но ответом меня не удостаивают.

Никодим вывел меня из зала и повел дальше по коридорам. Пернатый Змей куда-то исчез. Пока мы шли, я понял, что примерный ответ на то, как доставляется кровь, я получил, хотя устройство скоростных лабиринтов мне почему-то знать расхотелось. Терпеть не могу технических вопросов. А вот вопрос, из-за которого погиб Костя

- А откуда берутся деньги на покупку крови у правительств мира?

Никодим рассмеялся.

- Вот удивительно, - сказал он, - побывав в лабиринтах, вы не спрашиваете об их устройстве. А ведь по сравнению с получением золота они просто шедевр мысли.

- То есть вы получаете золото лабораторным путем, а потом продаете его на рынке, расплачиваясь вырученными деньгами с правительствами?

- Проще простого, - хмыкнул мой спутник.

Мы вошли в лифт и понеслись вниз.

- Но ведь тайна превращения других элементов в золото так и не была раскрыта в прошлом веке?

- Это в книжках пишут, что не была. А вас не удивляет, что столько умов трудилось над этой проблемой и ничего не получилось?

Я пожал плечами: мало ли в мире удивительного и нерешенного.

- Трансформация веществ и элементов существует в природе сама по себе. Ее просто нужно пронаблюдать. Ведь и золото не падает на Землю с небес.

Что тут скажешь?

Дверь, в которую мы вошли, была такой же, каких здесь было множество, но вот за ней Я шарахнулся обратно, но она уже захлопнулась, и я остался один в пещере, другого края которой я не видел, да и потолок скрывался от моего взора. Отчего-то мне захотелось упасть на колени и просить о прощении всех моих грехов. Охватившее меня чувство не было страхом, а было желанием бесконечного благоговения. И я упал, взмолившись к тому, кого видел пред собой.

Назвать его Сатаной я бы не решился, хотя по описаниям он был очень на него похож, кроме размеров. Впрочем, кто сказал, что Сатана маленький? Но ведь не настолько же он велик!

Он сидел так, что его ноги и часть туловища утопали в озере крови, пенившейся глубоко подо мной, а голова с десятью рогами высилась, как здание Московского университета.

Стоя на коленях на краю пропасти, я молился о спасении своей души.

В ответ своим молитвам я услышал:

- Твоя кровь уже готова. Ступай, открой ворота ангелам .

Я оказываюсь в известном мне зале и вижу теперь уже шестерых знакомых мне людей. Одного из них я видеть бесконечно рад, хотя его присутствие меня удивляет.

- Как ты сюда попала? - подхожу я с вопросом и заглядываю в безбрежную синь небес.

- Шла по твоим следам. - В глазах Василисы я вижу чувства, коих прежде не обнаруживал.

- Но ведь это было очень опасно!

- Ты бредил и все мне рассказал. У меня была возможность подготовиться.

Я вспомнил про лабиринты с кровью и спросил:

- Ты тоже полезла в резервуар?

- Да. И даже видела твою драку с вампирами. А она ничего!

Догадавшись, кого она имеет в виду, я улыбнулся и вздохнул одновременно:

- Да, была ничего.

Оглядев собравшихся, я задал глупый вопрос: - И зачем мы тут собрались?

- Леш, - сказала Василиса, - я хочу тебя кое с кем познакомить.

Она подозвала к себе знакомую мне девочку с колючими вишенками глаз.

- Так я ее знаю, - прокомментировал я ее приближение, - это Маша.

- Ты знаешь не все, - прозвучал ответ, - это наша дочь.

Говорить я несколько минут не мог. Ну не о чем было говорить. В самом деле: что за дурацкие шутки?

- Она, правда, еще не родилась, - продолжала моя радость, - но я уже беременна ею.

- Да? - прорывает меня наконец. - А откуда это известно? Уж не тот ли с рогами нашептал?

- Ты имеешь в виду Отца нашего?

- А-а, так именно его называют здешние обитатели Отцом? Это что ж, сатанинское общество, что ли? А ты-то как могла во все это поверить? - возмутился я.

В зале повисла тишина. Мой вопрос просто проигнорировали.

Василиса с Машей отошли от меня, а Серебряный Медведь высоким голосом вдруг затянул какую-то заунывную песню, похожую на молитву муэдзина.

Я вдруг понял, что все мы, кроме старика, стоим на вершинах звезды Соломона. По большому периметру в сторону движения часовой стрелки: я, Василиса, Ветер Небес, Полная Луна. Лицом друг к другу, на расстоянии пяти метров стояли Маша и Пернатый Змей, причем Маша стояла от нас дальше мальчика. Центр захватил шаманящий Серебряный Медведь.

Он все ускорял ритм своего мантрама, пока пол под нами не начал вращаться. Движение по кругу все увеличивалось, пока в какой-то миг стены зала не вылетели в неизвестном направлении, а на нас со всех сторон обрушился яркий свет. Раздался грохот, и мне почудилось, что все мы оказались в эпицентре молнии, низвергнувшейся на нас с небес.

И из этого невыносимого света до меня донеслись слова:

- Не-Преступи-Кольцо разорвано, дети мои. Печати сняты, и ворота снова открыты. Живите с миром.

И голос этот не был похож на тот, что я слышал в пещере. Я точно знал, что это голос Бога, Отца нашего.

В квартире, где мы оказались сразу же после ритуала, чему я после приключившихся со мной событий совсем не удивился, мне было как-то не по себе. Все время роились мысли и вопросы, и даже Василиса не могла меня успокоить. Я никак не мог взять в толк кто есть кто.

Внезапно передо мной возник Серебряный Медведь. Первое, что он сказал мне до того, как я набросился на него с кулаками, было:

- Я решил на какое-то время заменить тебе Ангела. Тебе это нужно, да и мне не помешает. Возможно, позже я снова стану человеком, но пока так.

- Если ты такой умный, - вскипел я, - объясни мне что к чему?

- А зачем? - усмехнулся он.

- Как зачем? - оторопел я. - Меня это беспокоит!

- Так дело в том, что тебя это беспокоит, или ты хочешь знать, как есть на самом деле?

- Меня это беспокоит, потому что я хочу знать, как есть на самом деле! - упрямился я.

- А я не знаю, - вдруг сказал старик, лукаво ухмыльнувшись.

- Так на хрена мне такой ангел? - задал я резонный вопрос.

- А вот мы с тобой вместе во всем этом и будем разбираться. Ты будешь Хранителем крови, а я посмотрю, как тебе удастся с этим справиться.

- Я? Хранителем? - удивился я.

- Ты уже Хранитель. Витебский приглашает тебя на аудиенцию в пять часов. Не опоздай.

- Кто такой Витебский?

- Новый Вице-премьер нового Правительства.

- Что значит нового? Тут что, революция произошла, пока нас не было?

- Ты задаешь слишком много вопросов.

                                                                                                          Москва, 1998-1999г.